Казань и Москва. Истоки казанских войн Ивана Грозного - Павел Канаев

Еще одним «дипломатическим аватаром» крепнувшей державы стал изменившийся облик самой Москвы. При Иване III на месте обветшалой белокаменной крепости времен Дмитрия Донского вырастает настоящий уголок Милана – возведенный итальянскими зодчими кирпичный кремль. Перестраивается великокняжеский дворец, создается роскошная Грановитая палата. В ней начинают принимать послов, которые в обязательном порядке проходят через знаменитый портал, украшенный единорогами и двуглавым орлом. И действительно, после долгого пути по безлюдным просторам «Московии», непритязательной деревянной архитектуры ее городков и деревушек для иностранных представителей все это было как телепорт в другое измерение.

Словно на дрожжах вырастает комплекс кремлевских храмов, полностью сохранившийся до наших дней. Идет активное каменное строительство и за стенами Кремля. Начиная с 70-х годов XV века в будущую Первопрестольную караванами едут итальянские архитекторы, последние из которых покинут Русское государство уже в 1530-х. В период регентства Елены Глинской строятся укрепления Китай-города, что расширяет пределы тогдашнего «Москва-сити» (непосредственно городом назывались укрепленные районы, в то время как остальная территория обозначалась термином «посад»). Такое преображение столицы служило презентацией величия молодого Русского государства не только для собственных подданных, но и для зарубежных гостей.

Другим элементом новой дипломатической доктрины выступала теория, выводившая родство московских государей от самого римского императора Августа. Якобы у того был брат Прус, которому приходился потомком основатель общерусской династии Рюрик. Данная мысль развивается в «Сказании о князьях Владимирских», написанном в начале правления Василия III. Также в нем сказано, что киевский князь Владимир Мономах из Рюриковичей получил регалии верховной власти от самого византийского императора Константина Мономаха. То, что на деле двух однофамильцев разделяло целое столетие, никого не заботило.

Это идеологическое произведение несло в себе два основных посыла. Первый – незатейливое обоснование императорских корней московской власти. Второй – «шах и мат» литовским правителям, «тайна» происхождения которых от конюха некоего смоленского князька Витянца также раскрывается в произведении. Как могут они считаться равными потомкам самого Августа? Разве Гедиминовичи должны владеть южнорусскими землями, по недоразумению вошедшими в состав Великого княжества Литовского? Для московских властей ответ был очевиден. «Сказание…» активно использовалось в русской дипломатии и даже стало вступительной частью к чину венчания Ивана IV на царство.

Отметим, что сочинять сказки и мифы в политических целях не было московским изобретением. Чего стоит одно только «Вено Константиново», обосновавшее притязания римского папы на главенство в Европе. Не сильно все изменилось и сегодня. Разве что больше не нужно утруждать себя созданием подобных высокохудожественных фальсификаций – достаточно наскоро слепленных видеозаписей на YouTube и повторения затертых мантр в выпусках новостей.

Назвался Третьим Римом – не скупись: организация и церемониал

При Иване III если не все, то очень многие флаги были «в гости к нам». Рядовой москвич, который еще помнил старые времена ордынского владычества, мог испытать культурный шок от обилия наводнивших столицу «басурман», «латынян», «фрязей» и прочих зарубежных визитеров.

Дипломаты и купцы из Крыма, Ногайской Орды и Османской империи прибывали в Белокаменную через Дикое поле с юга. Казанские, астраханские, а позже и ширванские да персидские гости добирались до русской столицы речным путем – по Волге и Оке. Шведы, ливонцы и датчане попадали в Великое княжество Московское через Псков и Новгород. Проезжали город бывшей вечевой вольницы и многочисленные итальянцы, проторившие себе путь в «Московию» при Иване Великом. Маршрут послов от Священной Римской империи и Великого княжества Литовского пролегал через извечно спорный Смоленск.

Одновременно в целом ряде стран, где ранее никогда не видели русских людей, их густые бороды и расписные шубы в XV веке становятся обычной картиной. География московских посольств не просто расширяется, а открывает целый мир.

На чью же долю выпадала честь представлять державу и государя за рубежом? В середине XV столетия с посольскими миссиями от Великого княжества Московского отправлялись преимущественно служилые иностранцы (итальянцы, греки), но уже при Василии III их практически полностью вытесняют русские дипломаты.

За границей они являлись полноценными «и. о. царя». Недаром задолго до Людовика XIV родилась метафора, что монарх – это солнце, а посол – его луч. Показательны и слова повелителя Тавриды Менгли Гирея, назвавшего своего представителя, который прибыл в 1491 году в Москву, «от двух моих глаз одно око». Дипломаты же Василия III с гордостью заявляли, что «те речи государь мой написал у меня в сердце».

Впрочем, блеснуть «лучом солнца» или «оком государевым» везло не каждому. В зависимости от значимости дипмиссии и отношений со страной назначения различались три типа послов.

Великие послы — полноценные заместители государя, которые вели самые важные переговоры и могли заключать дипломатические соглашения. Чаще всего это были наиболее знатные князья и бояре. Направлялись такие представители исключительно к «братьям» великого князя.

Посланники (легкие послы) также представляли монарха за рубежом, хотя рангом были ниже своих «великих» коллег. Обычно с такими миссиями за рубеж выезжали окольничие или думные дворяне. В ряде случаев, например в сношениях Москвы с Польско-Литовским государством, заключать соглашения они полномочий не имели.

Гонцы, выражаясь современным языком, выполняли курьерскую работу. Они всего лишь перевозили письменные сообщения, причем зачастую не имели ни малейшего представления об их содержании. Подобные поручения часто давались дворянам, детям боярским, подьячим, обладателям низших дворцовых чинов (стряпчим, «жильцам»). В стране назначения они не считались никакими заместителями государя, а просто выполняли его волю.

Чем важнее был дипломат, тем больше людей его сопровождало. Так, свита великого посла могла достигать 300–400 человек, посланника – 150–200, гонца – 20–30[18]. Все они прибывали в государства назначения по мере необходимости или, другими словами, с оказией. Такая практика имела массу серьезных издержек, ведь дипломатических или каких-либо других авиалиний в XV–XVI столетиях, увы, еще не наладили. Сохранились путевые записки участников посольств в Персию, где в ярких красках рисуются тяготы этих долгих и опасных странствий. Описывается, как во время изнурительных сухопутных переходов через горы послы и члены их свит в прямом смысле умирали от жары. Иногда членов дипмиссий буквально привязывали к седлу, чтобы они не упали с лошади и не разбились.

Не менее опасными, трудными и длительными были морские путешествия. Скажем, путь по морю из Архангельска в Лондон занимал ни много ни мало полтора месяца, и на это время государь не мог гарантировать своим посланникам дипломатическую неприкосновенность от штормов, морской болезни, эпидемий и даже пиратских нападений. Достаточно вспомнить русское посольство 1557 года в Лондон. Корабли дипмиссии затонули вместе с богатыми дарами для королевы,