Казань и Москва. Истоки казанских войн Ивана Грозного - Павел Канаев

Существует довольно обширный корпус турецких дипломатических документов и переписки, которые наверняка позволили бы взглянуть под новым углом на многие вопросы. К сожалению, данные источники вводятся в научный оборот крайне дозированно. А «штурм» турецких архивов – если и не взятие Измаила, то непростая боевая задача для российских исследователей.

Да и с русскими источниками вышло недоразумение. В 1701 году вся посольская документация по связям Русского государства с волжским ханством сгорела во время пожара в архиве приказа Казанского дворца в Москве. Хорошо, что немало сведений по московско-казанским контактам содержится в сохранившихся посольских книгах по связям с Крымом, Османской империей и Ногайской Ордой. Но это лишь малые крупицы сведений в сравнении с иссушенным московским пожаром морем актового материала непосредственно по рассматриваемой теме.

Другая причина, почему казанской дипломатии второй половины XV – первой трети XVI века уделяется не так много внимания в историографии, – отсутствие каких-либо революционных изменений. Как уже упоминалось, Казань следовала в фарватере постзолотоордыского посольского обычая. Хотя это не значит, что волжское ханство не вело дипломатическую игру и никак не реагировало на актуальную геополитическую повестку.

Что же представляла собой в общих чертах дипломатия Казанского ханства? Как и в большинстве восточноевропейских государств того времени, она носила оказионный характер. То есть казанцы не имели постоянных посольств в странах назначения, а направляли туда своих представителей по мере необходимости. При этом в источниках отсутствуют сведения о наличии в ханстве отдельного госоргана наподобие посольского приказа, который курировал бы данное направление. Оно находилось в ведении самого хана, а также отдельных представителей знати и духовенства.

Активное участие последнего в дипмиссиях – еще одна отличительная черта казанского посольского обычая. Высшее духовное лицо казанцев, сеид, нередко возглавляло посольства и выступало едва ли не основным внешнеполитическим актором в ханстве. К примеру, в начале XVI века большую роль в русско-казанских отношениях играл сеид Шах-Хуссейн. В своих письмах астраханскому правителю крымский хан Мухаммед Гирей обвинял этого «потомка пророка Мухаммеда» в явных симпатиях к Русскому государству. Вероятно, Шах-Хуссейн являлся одним из тех самых «пламенных моторов» прорусской казанской «партии». Входили в посольские миссии и мурзы, кадии, различные дворовые чиновники.

В части международного церемониала большое значение для казанцев имели поминки, или, другими словами, дипломатические дары. Вслед за тюркско-монгольской традицией подобные подношения зачастую воспринимались татарами как признак зависимости одного государства от другого. В западной же и русской парадигме это были лишь знаки расположения и дружеских намерений. Такое несовпадение взглядов сыграло особо злую шутку в отношениях Москвы и Тавриды, поэтому вопрос поминок будет более подробно рассмотрен в главе о русско-казанско-крымской дипломатии.

Если говорить о круге дипломатических связей Казани, то он также оставался традиционным в рассматриваемый период. В первую очередь это контакты с другими «осколками» Золотой Орды – Крымским и Сибирским ханствами, Ногайской Ордой, Астраханью. Взаимоотношения с ними складывались непросто, союзы сменялись войнами, а локальные конфликты или нападения отдельных феодалов могли происходить и в периоды дружбы на уровне государств. Тем не менее с татарскими соседями не прекращался обмен посольствами, заключались династические браки. Это касается и Крыма, и Ногайской Орды. Мать будущего казанского хана и московского ставленника Мухаммед-Эмина вышла замуж за крымского правителя Менгли Гирея. Как хан Алегам, так и Мухаммед-Эмин были женаты на дочерях высших ногайских биев.

Некоторые исследователи полагают, что отдельные соглашения Казани с ногаями касались вопросов татарского «международного эйчара». В источниках то и дело всплывают сообщения, что казанцы «разослали в ногаи» русских пленных. Вероятно, это было связано с определенными финансовыми договоренностями, которые регулировали совместную работорговлю.

Сношения же Казани с Крымом колебались от полного паритета до открытого объявления волжского ханства «крымским юртом». Впрочем, вопросы дипломатии между Казанью, Крымом, Москвой и Ногайской Ордой рассмотрим отдельно.

Что касается Сибирского ханства, то контакты с ним во многом определялись все тем же пресловутым ногайским фактором. По крайней мере, пока сибирские цари из династии Шибанидов (Ивак, Мамук) являлись по совместительству еще и ногайскими правителями. После того как Иван III установил московский протекторат над Казанью и посадил там на трон своего ставленника, многие ногаи и представители сибирской элиты так и не смирились с ростом русского влияния в Поволжье. Они начали оказывать давление на Казань и всячески поддерживать восточную (антирусскую) партию казанской аристократии. Многие подданные и сторонники сверженного в 1487 году Алегама (Али-хана) бежали в том числе в Тюменское ханство. Неудивительно, что отношения Тюмени с Москвой и прорусски настроенной частью казанского «истеблишмента» становились все более враждебными. Еще в 1490 году Мухаммед-Эмин сообщал в своей грамоте Ивану III: «Ивак, да Мамук… еже лет на меня войной приходят».

Подобно крымчанам, сибирские правители грезили доминированием в Поволжье, а их главенство (пусть и чисто номинальное) над многочисленными и лихими ногаями дополнительно подпитывало эти претензии. Апогеем конфликта стал поход сибирско-ногайского царя Мамука в союзе с мятежными казанскими князьями на волжское ханство в 1496 году и свержение Мухаммед-Эмина. Впрочем, ничем хорошим для Мамука эта авантюра не закончилась, а московский ставленник (хотя и в другом лице) вернулся на казанский трон в том же году. По некоторым версиям, лед между казанцами и сибиряками несколько подтаял в самом начале XVI века, чему способствовали общие экономические интересы в Перми Великой. Дело в том, что Иван III послал туда своего наместника и наложил на эти земли ясак. Между тем виды на пермские территории были как у сибирских Шибанидов, так и у Казани. Тюменский хан Кулук-Салтан (сын Ивака) напал на русских ратников в Прикамье и Усолье и побил их, а вскоре после этого казанцы с ногайцами вторглись в Великое княжество Московское и осадили Нижний Новгород. Как считает А.В. Аксанов, действия казанцев, ногайцев и тюменцев были согласованы. Якобы имел место казанско-сибирский договор о разделе сфер влияния в Перми и совместных выступлениях против Москвы.

Подобная версия вызывает массу вопросов. Сибирские нападения на русских людей в Прикамье и Усолье носили локальный характер и едва могли бы существенно помочь казанцам и ослабить Москву. Сомнительно и то, что Сибири с Казанью удалось бы вместе «съесть пуд прикамской соли» и по-братски разделить влияние в регионе. «Готовность к сотрудничеству» сибирских татар в полной мере показали действия Мамука в тот короткий период, когда он взял власть в Казани в 1496 году. Прямое разграбление местного населения и многократное взвинчивание налогов привели к тому, что сами казанцы тут же ополчились против сибирского «партнера» и покаялись перед великим князем Московским. Можно, конечно, предположить,