Ханское правосудие. Очерки истории суда и процесса в тюрко-монгольских государствах: От Чингис-хана до начала XX века - Роман Юлианович Почекаев

судей-яргучи, можно отметить, что их перечень представляет большой интерес с точки зрения правовой системы права, действовавшей в монгольском Иране в рассматриваемый период. Несмотря на то что в результате реформ ильхана Газана на рубеже XIII–XIV вв. ислам стал официальной религией государства Хулагуидов, потомки Чингис-хана не только не забывали «чингисово право», унаследованное ими от Монгольской империи, но и активно его применяли. Таким образом, достаточно четко разграничивались источники права для кади и яргучи, в совокупности составляя общую правовую базу, необходимую для принятия решений и вынесения приговоров судами различных инстанций.

Заслуживает внимания наличие в ярлыке требований к кандидату на должность, среди которых есть и личные, и профессиональные. К числу личных относятся «прирожденная непредвзятость и справедливость». Дополнительные качества перечислены уже применительно к конкретному лицу – эмиру Баяну[176] – и включают как личные («проницательный»), так и профессиональные: «чрезвычайная компетентность», «опытность», «разумение обычаев и правил монгольских государей и эмиров», «знание их ясаков и тöрэ». Кроме того, учитывается и его профессиональный опыт: до назначения на должность Баян «видел» и «наблюдал» судебную практику «великих яргучиев». Наряду с требованиями к кандидату в судьи, важным представляется требование акта к самому судье «ни на кончик волоса не… отступать от принципов справедливости и беспристрастия и решать тяжбы между тяжущимися в соответствии с постановлениями ясака».

Завершают текст ярлыка несколько «технических», но тоже весьма интересных положений, касающихся организации судебного процесса в монгольском Иране. Одно из них гласит, что после вступления ярлыка в законную силу эмира Баяна признавали бы «эмиром яргу Высочайшей Орды и касательно того, что относится к его ведению, обращались только к нему и не преступали его слова и благоусмотрения». Это положение позволяет сделать вывод о достаточно четкой компетенции суда яргу, которая в тексте документа, впрочем, не уточняется – видимо, в силу того, что, как уже отмечалось, все заинтересованные лица и так имели о ней представление. Кроме того, в документе подчеркивается, что речь идет именно о яргучи Высочайшей Орды, т. е. ханской ставки. Это позволяет говорить об иерархии самих судов-яргу в монгольском Иране, во главе которой стоял «великий яргу», судивший только самых высокопоставленных сановников и военачальников [Lane, 2003, p. 117, 120]. Аналогичным образом в империи Юань имелся «великий придворный суд яргу», который возглавлялся «главным из всех яргучи» [Анналы…, 2019, с. 168; Farquhar, 1990, р. 244].

Здесь уместно будет уделить внимание статусу судей-яргучи в системе органов государственной власти и управления. В первую очередь следует отметить, что наличие судов-яргу и назначение судей-яргучи отнюдь не означало, что в Монгольской империи и государствах Чингисидов существовала отдельная, самостоятельная ветвь судебной власти. Все яргучи, начиная с первых «верховных судей» Монгольской империи – Шиги-Хутуху и Мункесара, прежде всего были представителями знати – нойонами [Рязановский, 1931, с. 31; Скрынникова, 2002, с. 165, 166][177], а в мусульманских государствах Чингисидов – эмирами, как, собственно, и Баян в анализируемом нами документе, и продолжали выполнять соответствующие функции, даже вступая в судейскую должность. Так, Шиги-Хутуху командовал войсками во время войны Чингис-хана с Хорезмом, а нойон Мункесар – в походах хана Мунке [Джувейни, 2004, с. 287; Золотая Орда…, 2009, с. 235, 237]. Ряд яргучи в государстве Хулагуидов активно участвовал в междоусобицах и придворных интригах [Hope, 2016a, р. 136, 142]. В империи Юань яргучи приравнивались к китайским сановникам «предпервого ранга», числились в приказах при имперском секретариате и должны были присутствовать на официальных церемониях, сопровождать ханов-императоров в поездках и проч. [Анналы…, 2019, с. 180; Ratchnevsky, 1972, р. 96].

Таким образом, яргучи принадлежали к тюрко-монгольской аристократии со всеми ее правами и привилегиями, обладали высоким статусом и собственными владениями [Греков, Якубовский, 1998, с. 104]. Неудивительно, что эта категория сановников не была столь значительной: в начале 1260-х годов в Монгольской империи (вернее, во владениях Хубилая – будущей империи Юань) было не более 10 яргучи, лишь к 1324–1325 гг. их число возросло до 42 [Ch’en, 1979, р. 153][178]. В Иране эпохи Хулагуидов яргучи было также не более 20 [Hodous, 2022, p. 332]. О количестве яргучи в Чагатайском улусе и Золотой Орде источники сведений не сохранили, но есть основания считать, что и в этих государствах их число не было значительным и они являлись судьями высшей инстанции, рассматривая воинские и политические преступления, дела сановников и военачальников, иногда – дела о колдовстве [Hope, 2016a, p. 131] (ср.: [Golev, 2019, p. 338, 340, 361]). Решение яргучи было окончательным, о чем свидетельствует фрагмент нашего ярлыка: «Пусть монгольские эмиры, тяжбы коих он заслушал и решил на основе положений чингизхановых ясы и ясака, не возобновляют и не разбирают повторно дело».

Текущую судебную деятельность в отдельных административно-территориальных единицах – округах (улусах), туменах и т. д. – осуществляли сами руководители региональных и местных администраций либо назначавшиеся ими лица [Ratchnevsky, 1972, р. 72]. Так, например, в хорошо известном фрагменте сочинения арабского путешественника первой половины XIV в. Ибн Баттуты сообщается о том, что при дворе Кутлуг-Тимура, правителя золотоордынского Хорезма в 1330-х годах, ежедневно заседали друг напротив друга кади со своими писцами и «один из главных эмиров и с ним восемь старших тюркских эмиров и шейхов, называемых йаргуджи», которые разбирали дела, не предусмотренные шариатом [Ибрагимов, 1988, с. 76]. С учетом вышесказанного позволим себе усомниться в статусе судей, названных Ибн Баттутой «старшими эмирами»: вряд ли даже такой могущественный региональный наместник, как Кутлуг-Тимур (двоюродный брат хана Узбека), мог пойти на то, чтобы держать при себе целых восемь яргучи[179]. Вероятно, речь шла о писцах или секретарях (по аналогии с писцами упомянутого кади), которые принимали обращения тяжущихся, заслушивали показания, после чего уже либо назначенный указанный «главный эмир», либо сам улус-бек Хорезма действительно осуществлял разбирательство по принципам суда-яргу, т. е. на основе ханских ярлыков, Великой Ясы, торе и т. д. Аналогичным образом в золотоордынских ярлыках XIV в. предусмотрено право наместников-даруг Крыма и Азака участвовать в совместных судах с консулами итальянских колоний в этих регионах по спорам между ордынцами и итальянцами либо же назначать в такие суды своих подчиненных [Григорьев, Григорьев, 2002, с. 28, 73, 10].

Принадлежность яргучи к представителям исполнительной власти предусматривала выполнение ими и иных полномочий, что приводит исследователей к не вполне корректным выводам относительно обязанностей монгольских судей. Так, И. Вашари, опираясь на сообщение Вильгельма де Рубрука о том, что французское посольство при дворе хана Мунке принимал «секретарь и судья» Булгай, делает вывод, что на яргучи возлагались и дипломатические функции [Vásáry, 2016a, р. 158]. Равным образом сообщения о том, что тот или иной эмир, исполнявший судейские обязанности, параллельно, в качестве эмира, занимался и управленческими вопросами, наводит некоторых исследователей на мысль о наличии среди обязанностей яргучи также распределения уделов и т. п. [Melville, 2018, р. 186; Yokkaichi, 2006]. Однако есть все основания утверждать, что подобного рода функции были связаны со статусом не столько яргучи как судьи, сколько эмира как военачальника или сановника при ханском