Ханское правосудие. Очерки истории суда и процесса в тюрко-монгольских государствах: От Чингис-хана до начала XX века - Роман Юлианович Почекаев

Начальный протокол монгольских документов включал интитуляцию (адресант) и инскрипцию (адресат). Адресант был связан с конкретным правителем, от имени которого издавался ярлык, при этом он мог иметь различные варианты, которые также зависели от языка и графики документа. Наиболее распространенной была формула «Слово наше (мое)». Существовали различные вариации интитуляционных формул, определявшиеся политическими притязаниями адресанта [Григорьев, 1978, с. 30]. В инскрипции, следовавшей за интитуляцией, был представлен круг должностных лиц, принимавших официальный акт к исполнению, число элементов адресата могло варьироваться, а располагались они в определенной иерархической последовательности [Там же, с. 52–54].

Переход от начального протокола к основной части документа производился посредством характерной для чингисидского делопроизводства арабским письмом формулы-оповещения (или обнародования): «должны знать следующее». В актах на монгольском языке эта формула могла звучать так: «к совершенному постижению ярлык» [Там же, с. 34].

Иногда условный формуляр документов чингисидских канцелярий включал также преамбулу (аренгу) и наррацию. Здесь следует отметить, что, в отличие от арабо-персидской традиции, в рамках которой использовались изящные словесные формулы и эпитеты, собственно монгольской канцелярской культуре они были не свойственны [Джувейни, 2004, с. 20]. Ядром документа выступала диспозиция. В условном формуляре за диспозицией, как правило, следовала санкция [Усманов, 1979, с. 247], а затем корроборация, завершавшая основную часть документа. Например, в грамоте ильхана Абу-Са‘ида от 1320 г., подготовленной на монгольском языке уйгурицей, корроборация выражена в следующей форме: «С золотой пайцзой, с красной печатью ярлык милостиво выдан» [Григорьев, 1978, с. 67]. Документ приобретал юридическую силу после помещения на него оттиска печати [Busse, 1991, p. 311–312].

Эсхатокол документов чингисидских канцелярий должен был содержать указание даты и места выдачи. Конечный протокол чингисидских актов, кроме того, мог включать указание имен ходатаев и исполнителей его оформления. В канцелярской культуре Чингисидов прослеживается также практика помещения удостоверяющих надписей на обороте документа [Cleaves, 1951, p. 508]. Вероятно, подобная практика была введена в годы правления Чингис-хана или же Угедэя, что было вызвано возрастанием документооборота и необходимостью несения ответственности за подготовленный документ. В свою очередь, секретари, а также ходатаи могли выступать свидетелями при разрешении дела, связанного с выдачей этого документа. Удостоверительные надписи на уйгурской графике применялись и в случае написания документов на других языках [Золотая Орда…, 2009, с. 42–43]. Часто они отражали краткое содержание документа на монгольском языке [Cleaves, 1953], для того чтобы писцы и сановники, не владевшие языком, на котором был написан документ, могли иметь представление о его содержании [Рашид ад-Дин, 1946, с. 276].

Легко заметить, что в анализируемом образце некоторые части условного формуляра, или реквизиты документа, не представлены, поскольку мы имеем дело с образцом документа. В начальном протоколе отсутствует инвокация и адресант, в основной части – корроборация и конечный протокол в целом. Их отсутствие объясняется тем, что эти компоненты были хорошо известны каждому опытному писцу или же зависели от конкретных условий издания документа, поэтому не требовали указания.

В целом же анализируемый ярлык имеет характерный для персидских документов формуляр и состоит из промульгации, преамбулы (аренги), наррации и диспозиции. Он во многом соответствует персидской (и – шире – мусульманской) делопроизводственной традиции, о чем свидетельствует сравнение его с образцами документов о назначении на должность кади – судьи шариатского суда [ал-Джувайни, 1985, с. 17, 29–33, 56, 77–79, 84–87, 93–94; Рашид ад-Дин, 1946, с. 235–236].

Анализ индивидуального формуляра ярлыка на назначение яргучи показал, что Мухаммед б. Хиндушах Нахчивани сделал акцент на основной его части и в соответствии с персидской традицией дал развернутую характеристику преамбулы, наррации и диспозиции, не включив при этом некоторые элементы корпуса документа, а именно корроборацию и санкцию, и не представив полное описание типичных для актовых материалов и хорошо известных каждому писцу-делопроизводителю начального и конечного протоколов.

Вместе с тем, поскольку ярлык был адресован в первую очередь представителям монгольской элиты, он должен был быть подготовлен или продублирован на монгольском или тюркском языке согласно типовому формуляру, принятому в чингисидской делопроизводственной культуре. Сравнение основных структурных элементов содержания анализируемого ярлыка с вышеупомянутыми образцами монгольской имперской дипломатики дает основание утверждать, что ярлык составлялся по канонам чингисидской канцелярской традиции. Более того, тот факт, что в нем упоминается конкретное лицо – эмир Баян, позволяет рассматривать данный образец не как некий универсальный шаблон с идеалистическими представлениями составителя о должности, на которую назначается некий абстрактный получатель ярлыка, а как практико-ориентированный правовой акт, в свое время вступивший в юридическую силу.

Проанализировав ярлык эмиру яргу как официальный документ, мы приступаем к основной части нашего исследования – характеристике правового положения яргучи в Монгольской империи и государствах Чингисидов XIII–XIV вв.

Сразу же обратим внимание на то, что адресатом ярлыка является гораздо более ограниченный круг лиц, чем в ханских жалованных грамотах, которые адресованы практически всем представителям власти в государстве, так или иначе связанным с исполнением административных функций и, соответственно, имеющим отношение к сбору или использованию налогов и повинностей. Адресаты данного документа – исключительно «эмиры улуса, везиры, представители Великого дивана, правители областей»: речь идет лишь о тех представителях власти, которые в той или иной степени могли взаимодействовать в рамках своих полномочий с назначаемым судьей. Аналогичным образом ограничен круг адресатов и в ярлыке о назначении казия, приведенном Рашид ад-Дином в «Сборнике летописей»: «Да ведают баскак, мелик и лица, которые правят от нашего имени в таком-то владении» [Рашид ад-Дин, 1946, с. 235].

Заслуживает внимания следующее положение ярлыка: «Устроение дел веры и державы и защита интересов шариата и государства основаны на двух важных делах, и отделение одного от другого с учетом требований эпохи невозможно». В данном случае, как следует из дальнейшего текста, речь идет об исламе, однако нельзя не провести параллель с концепцией «двух законов», которая в Монгольской империи и империи Юань в Китае действовала в рамках сотрудничества ханов с тибетскими буддийскими иерархами уже со второй половины XIII в. [Скрынникова, 1988, с. 12]. Полагаем, что эта традиция в той или иной степени стала отличительной чертой при выстраивании системы власти во всех чингисидских государствах XIII–XIV вв., в которых официальное признание получала та или иная религия.

Вместе с тем исследователи не без оснований полагают, что именно в тех государствах Чингисидов, где основное местное население исповедовало ислам, существование судов-яргу трактовалось как посягательство на мусульманские судебные институты – шариатские суды кади (казиев) [Aigle, 2004, р. 52]. Неудивительно, что в ярлыках, посвященных яргу и яргучи, правители старались последовательно проводить идею о том, что эти органы правосудия не противостоят друг другу, а действуют параллельно, имея собственную компетенцию.

В целях примирения своих подданных правители монгольского Ирана стремились находить точки соприкосновения между ними, порой используя одни и те же термины для характеристики разных правовых и судебных систем, обеспечивать конструктивное взаимодействие представителей тюрко-монгольской и персидской администрации [Aigle, 2008, р. 73]. Это намерение нашло прямое отражение в ярлыке: «Поскольку устроение основ [суда] яргу принадлежит к изобретениям чингизхановой державы и монгольских государей, они