Надвигающийся кризис: Америка перед Гражданской войной, 1848-1861 - Дэвид Поттер

Джонс и его люди вошли в город с развевающимися знаменами, словно армия завоевателей. Они бросили в реку два печатных станка, «освободили» столько виски, сколько смогли найти, и направили пять своих пушек на отель «Свободное государство». (Позже, когда все это стало историей, люди Свободного штата попеременно протестовали против того, что это сооружение никогда не предназначалось для укрепления, и хвастались тем, что оно было построено настолько неприступно, что пять залпов из пяти пушек могли сделать не больше, чем нанести шрамы на стены). В конце концов, люди Джонса сожгли здание. Они также сожгли дом «губернатора» Робинсона и забрали некоторое количество движимого имущества. Представители свободных штатов назвали это «разграблением Лоуренса», но, несмотря на грабежи и беспорядки, никто не погиб, кроме одного рабовладельца, которого ударило упавшим куском стены из отеля «Свободный штат».[351]

Разграбление Лоуренса произошло 21 мая. 22 мая в Вашингтоне представитель Южной Каролины Престон Брукс наведался в зал заседаний Сената, когда тот ещё не заседал. Он искал сенатора Чарльза Самнера, потому что Самнер двумя днями ранее выступил с филиппикой под названием «Преступление против Канзаса». Придя в Сенат в 1851 году, Самнер компенсировал недостаток законодательных способностей, используя Сенат как трибуну для возбуждения общественного мнения, произнося серию тщательно спланированных и удивительно язвительных речей против рабства. Речь «Преступление против Канзаса» — пышная, отточенная и язвительная — была самой оскорбительной из этих театральных постановок. Чередуя напыщенную корректность и искусное очернение, Самнер уверял сенатора Дугласа, что «против него — Бог», и характеризовал сенатора Эндрю П. Батлера из Южной Каролины как «Дон Кихота, выбравшего любовницу, которой он дал обет, и которая… хотя и загрязнена в глазах мира, целомудренна в его глазах — я имею в виду блудницу, рабство». Для пущей убедительности Самнер высмеял «свободное произношение» речи сенатора Батлера, сославшись на несовершенный контроль над губами старика. Сенаторы сочли эту речь почти уникально оскорбительной, но никто из них не воспринял её так серьёзно, как представитель Брукс, который был родственником Батлера и чувствовал себя обязанным по южному кодексу отомстить за оскорбление своего престарелого родственника. Зная, что Самнер не примет вызов, Брукс колебался, какой линии поведения ему придерживаться, но теперь его решение было принято. Вооружившись гуттаперчевой тростью и обнаружив Самнера сидящим за своим сенатским столом, он сначала набросился на сенатора из Массачусетса, заявив, что его речь — клевета на Южную Каролину и на Батлера, а затем начал осыпать Самнера ударами трости по голове. Самнер, пытаясь подняться на ноги, вырвал свой стол, который был привинчен к полу. Брукс продолжал наносить удары, хотя трость, которая была легкой, сломалась после первых пяти или шести ударов. После перерыва, который оказался гораздо короче, чем могло показаться, кто-то — по-видимому, представитель Амброуз С. Мюррей — позвал Брукса, чтобы удержать его. Самнер рухнул с окровавленной головой на пол Сената, и впоследствии возникли разногласия по поводу того, продолжал ли Брукс бить его после того, как он упал.[352]

Самнер не возвращался на своё место в Сенате в течение следующих двух с половиной лет. Его враги говорили, что он притворялся; его друзья говорили, что он получил инвалидные физические травмы; теперь мы знаем, что ни то, ни другое не было буквально верно, но на самом деле Самнер пережил сильный психосоматический шок. Однако не стоит забывать, что в то время все знали только то, что Брукс напал на Самнера и ранил его, и что после этих травм он выглядел инвалидом и не вернулся в Сенат.[353]

Нападение на Самнер имело последствия, которые будут рассмотрены позже, но сначала необходимо упомянуть о третьем событии, которое последовало на следующий день после нападения, так же как нападение последовало на следующий день после набега на Лоуренс. Это событие связано с эмигрантом из Канзаса по имени Джон Браун. В мае 1856 года Брауну было пятьдесят шесть лет. Он родился в Торрингтоне, штат Коннектикут, и прожил жизнь, полную превратностей, в которой было не менее двадцати различных бизнес-предприятий в шести разных штатах. Некоторые из этих предприятий закончились неудачно; Браун обанкротился и часто становился ответчиком в судебных процессах. Однако, несмотря на неудачи и ненадежность, он сумел произвести впечатление на влиятельных и авторитетных людей и даже вызвать их преданность. Уже в 1834 году он стал горячо сочувствовать неграм и был жизненно заинтересован как в воспитании негритянского юноши в своей собственной семье, так и в том, чтобы помочь колонии негров на ферме богатого аболициониста Геррита Смита в Северной Эльбе, штат Нью-Йорк. Нет никакой уверенности в том, что вопрос о рабстве занимал его мысли, когда в октябре 1855 года он последовал за пятью своими сыновьями в Канзас. Однако после его прибытия распри между свободными штатами и сторонниками рабства не давали ему покоя, и вскоре он стал презирать умеренных свободных штатов за то, что они не решались нарушать законы территориального правительства. В мае 1856 года он отправился с одной из добровольческих компаний свободных штатов, «Винтовки Поттаватоми», защищать город Лоуренс, но ещё до прибытия они узнали, что город «разграблен», что там теперь командуют войска Соединенных Штатов и что нет необходимости идти дальше.[354]

На следующий день Джон Браун уговорил семерых членов этой роты покинуть свой отряд и отправиться с ним. В их число входили четверо его сыновей и зять. Он вооружил свою группу мечами, отточенными до бритвенной остроты, и отправился на юг, к ручью Поттаватоми.

Около одиннадцати часов вечера двадцать четвертого числа Браун и его люди пришли к хижине поселенца Джеймса Дойла. Когда Дойл ответил на их стук, они силой ворвались внутрь, приказали ему сдаться именем армии Севера и, оставив двоих из своих людей стоять на страже, вывели его на улицу. Через несколько минут они вернулись и забрали двух старших сыновей Дойла, хотя оставили младшего, шестнадцати лет, когда мать умоляла сохранить ему жизнь. Они застрелили отца, раскололи черепа двум сыновьям своими саблями и разрубили тела всех троих. Примерно через час они посетили хижину Аллена Уилкинсона, члена территориального законодательного собрания, и, несмотря на уговоры его жены, раскроили ему череп и проткнули бок. Оттуда они отправились в дом Джеймса Харриса, где взяли с собой гостя Уильяма Шермана, но оставили Харриса и ещё одного гостя. Шерману тоже раскроили череп и проткнули бок, а кроме того, отрезали руку. Браун и его люди загнали несколько лошадей, принадлежавших убитым ими людям, а затем поскакали обратно, чтобы присоединиться к стрелковой роте Поттаватоми. Эти убийства вошли в историю