Казань и Москва. Истоки казанских войн Ивана Грозного - Павел Канаев

Тем временем бравые вятчане с устюжанами, горя жаждой мести за недавнее разграбление своих земель, предприняли отчаянную вылазку вглубь ханства по Каме и «множество бесчисленное изсекоша, а иных в полон поимаша». После такого дерзкого хода хан был вынужден бить челом московскому государю и «умиришася, яко быть угодно великому князю».

По поводу достоверности этого рассказа Типографской летописи до сих пор ведутся дискуссии. Во-первых, история о неудавшемся штурме Казани уж слишком обдает нас соленым черноморским ветром и отсылает к святейшему Фотию, описавшему судовой поход русов на Константинополь 860 года. Тогда разбушевавшийся шторм тоже не дал нападавшим приступить к городу.

Смущает некоторых исследователей и сообщение, что хан бил челом лично Ивану III, не принимавшему участия в походе. Впрочем, это могла быть лишь фигура речи. Главный воевода в подобном случае становился полноценным великим послом, который, как мы помним, «от двух глаз моих (великого князя) одно око».

Еще один подозрительный момент – отсутствие каких-либо упоминаний об участии устюжан в данном походе непосредственно в устюжском летописании. Обычно оно не забывало похвалить своих героев. С другой стороны, в Софийской летописи вместо загадочного Семена Ивановича упоминается знаменитый воевода Борис Матвеевич Тютчев-Слепой, тесно связанный с Устюгом.

К сожалению, более объективные актовые источники, такие как разрядные книги, о походе вовсе молчат. Логично предположить, что он носил карательный характер и отличался особой жестокостью. Казань вновь превратилась в одного из главных врагов Русского государства. На восточном направлении начинают концентрироваться войска для защиты от возможных татарских набегов.

Борьба двух наследников

Из бессмертной комедии Гайдая все отлично знают, кто «Казань брал». Однако грозный царь не был первым – он лишь завершил то, что начал его дед. Для Ивана III полноценное взятие Казани оказалось вполне реальной перспективой еще в 1479 году, со смертью хана Ибрагима. В ханстве тут же началась череда внутренних смут в лучших традициях произведений Дюма или «Игры престолов», а в руки великого князя попал настоящий козырь для утверждения своего влияния в Поволжье. Но обо всем по порядку.

Ибрагим оставил после себя нескольких сыновей от разных жен: старшего Алегама (Али-хана), Мелик-Тагира и Кудай-Кула от Фатимы, а также Мухаммед-Эмина (Мухаммед-Аминя) и Абдул-Латифа от Нурсалтан[104]. Мгновенно выдвинулись два претендента на трон, и вокруг каждого, как водится, сформировалась своя группировка из казанской знати. Сторонники Мухаммед-Эмина в основном принадлежали к прорусской «партии». Мать царевича даже состояла в дружеской переписке с Иваном III, считая его своим главным союзником. Алегама, напротив, активно поддерживали ногайцы и восточный блок аристократии. Борьба группировок усугублялась тем, что казанский порядок престолонаследия снова засбоил и выдал «фатальную ошибку». С одной стороны, царица Нурсалтан считалась главной ханшей, поскольку до замужества с Ибрагимом успела недолго побыть супругой предыдущего действующего правителя – умершего вскоре после женитьбы Халила. Это давало ей некие основания называть именно своего сына законным наследником казанского трона. Но старшим из всех оставшихся отпрысков Ибрагима был Алегам, что обосновывало уже его претензии на власть. Впрочем, решать вопрос престолонаследия в юридической плоскости никто не собирался: все зависело от того, какая партия окажется сильнее. Как отмечает С.Х. Алишев, прорусский блок хотя активно и набирал силу, все же пока уступал по влиянию восточному. Менталитет большей части казанской знати оставался «ордынским»; играли свою роль и «национально-религиозные противоречия населения с русскими». В итоге «команда» Алегама выиграла борьбу и посадила своего ставленника на место его отца.

Юный Мухаммед-Эмин был спешно отправлен матерью к великому князю Московскому. В составленном от своего имени послании маленький царевич называл Ивана III отцом и просил у него военной помощи в борьбе с братом Алегамом. Московский правитель без колебания согласился помочь и даже официально признал мальчика нареченным сыном. Новому государеву родственнику пожаловали в кормление «крепкий городок Каширу», где Мухаммед-Эмин прожил без малого десять лет и фактически вырос среди русских.

Столь широкий жест великого князя объяснялся вовсе не переизбытком отеческой любви, а чисто практическим расчетом. Для него Мухаммед-Эмин был наиболее удобной фигурой в качестве правителя Казани. Ведь овдовевшая матушка царевича недавно вышла замуж за крымского хана Менгли Гирея, на тот момент ключевого союзника Москвы. Именно к Менгли, в Тавриду, и уехала предприимчивая царица вместе с младшим Абдул-Латифом одновременно с отправкой старшего сына в Белокаменную.

Затем великий князь до поры отложил решение казанского вопроса. Наступило время окончательной развязки в противостоянии Русского государства с Большой Ордой. После поражения хана Ахмата на Угре в 1480 году и падения ордынского ига, которое, по словам Руслана Скрынникова, и так давно «напоминало дырявый мешок», Москва тут же вернулась к укреплению своих позиций в Поволжье.

Первым делом Иван III предъявил какие-то политические требования казанскому хану. Чего именно желала Москва, в источниках не уточняется. Так или иначе, Казань ответила отказом, что послужило формальным поводом к московскому походу на волжское ханство 1482 года. Как сообщает Львовская летопись, крупные силы во главе с самим великим князем сосредоточились во Владимире, в то время как судовая рать с артиллерией развернулись в Нижнем Новгороде и на Вятке. Транспортировкой пушек руководил не кто-нибудь, а приглашенный из Болоньи «маэстро» Аристотель Фьораванти. Поскольку это была, вероятно, первая в русской истории переброска артиллерийских нарядов речным путем, требовался надзор настоящего знатока.

Войсками же командовали десять воевод. Семеро расположились в Нижнем Новгороде и должны были вести наступление на западном направлении. Еще трое – выдвинуться из вятской земли и подойти к Казани с севера. Все это до боли напоминало замысел волжской кампании 1469-го. Усиливает ощущение дежавю приведенная в разрядной книге под 1482 годом великокняжеская директива, переданная воеводам в Нижнем Новгороде гонцом Иваном Писемским. В ней сказано, что к хану направили послов, князя Ивана Ивановича Звенца и некоего Бурнаша. Масштабное наступление отменялось на время переговоров, совсем как в 1469 году. Чтобы сделать казанцев посговорчивее, воеводам приказывалось взять «легкие суда» и «промышлять» по Волге. Другими словами, русские войска должны были продвигаться по мелководью, то и дело совершая стремительные атаки на казанские территории для острастки противника. Такое распоряжение говорит о том, что цели операции, как и русские суда, не уходили далеко от видимого берега. К военному разгрому Казани никто не стремился. Пока что Иван III рассчитывал лишь принудить казанцев к выгодному миру, прекратить набеги и, возможно, добиться беспрепятственной торговли по Волге.

И определенный успех был достигнут. С Алегамом заключили мирный договор, принесший временное затишье на восточных рубежах Русского государства и