Русские солдаты в Северной Африке (1940–1945 гг.). Эль-Аламейн: неизвестные страницы войны - Владимир Владимирович Беляков

«23 февраля. Хорошо отпраздновали день Красной Армии. Кабош был вынужден разрешить нам это празднование официально. На эстраде на красном фоне сделали надпись: 25 лет РККА и пятиконечную звезду из имен советских генералов. В центре – имя товарища Сталина».

На следующий день приехал полковник Бро, начальник Кабоша. Собрав представителей национальных групп, он заявил: «Я был в Алжире. Там образована смешанная комиссия: один француз, один американец, один англичанин и один представитель Международного Красного Креста. Она должна была завтра приехать в Джельфу. Но ей пришлось поехать в другой лагерь, так как там началась голодная забастовка. А потом она поедет в лагерь Колон Бешар, где сидит 5000 человек. Вас же тут всего 800. Она допросит каждого отдельно. Испанцев отправят в Мексику, если их примет мексиканское правительство. Вопрос о русских стоит особо. Русским придется ждать грузовиков. Если грузовики приедут до комиссии, русские уедут, если позже, русские тоже пройдут комиссию».

27 февраля местные газеты напечатали декрет французских властей Алжира (их к тому времени сформировали представители Свободной Франции) об освобождении из лагерей коммунистов и интербригадовцев. В тот же день «Кабош внезапно объявил нам, – пишет Александр Рубакин, – что, согласно полученному им от полковника Бро приказу, он должен всех нас, русских, отправить в форт Кафарелли. Я спросил: “Для отъезда?” Кабош уклончиво ответил: “Вы должны уехать, может быть, сегодня, может быть, завтра, или же ночью, нужно подготовиться к отъезду, поэтому мы вас и переводим в форт”. Нам все это показалось подозрительным. Уехать ведь мы могли и прямо из лагеря. Притом Кабош о времени нашего отъезда говорил крайне неопределенно. Удалось все-таки добиться, чтобы нас отправили в Кафарелли не сегодня вечером, а завтра. Нам этот вопрос надо обдумать. Кабош согласился.

На другой день Кабош вызвал нас утром в бюро и велел немедленно собраться в Кафарелли. Мы возражаем, Кабош раздражен и в то же время смущен. Говорит, что грузовики могут приехать в любое время. Кабош злится, нервничает. Мы уходим, собираем всю нашу группу перед бараком. Вещи у всех уже уложены с 15 февраля. Все высказываются против перехода в Кафарелли. Передаем наш ответ Кабошу. Тот приходит в ярость…»

Кабош вызвал из города солдат, и под угрозой применения силы советской группе во главе с Рубакиным пришлось переселиться из лагеря в крепость. «Нас загнали в две большие комнаты, на цементном полу солома, все окна в залах выбиты. На каждого по полметра пространства в ширину.

Освещения никакого…» Приехавший на следующий день полковник Бро заявил, что перевел их в Кафарелли потому, что они оказывают дурное влияние на остальных обитателей лагеря.

«9 марта. Сегодня опять холодно, дует ледяной ветер. Нам дали доски, чтобы забить окна. В залах сразу стало темно. Развлекаемся, как можем, каждый день устраиваем доклады на научные и политические темы, вечером песни и декламации, запоем играем в шахматы.

В Кафарелли голодно. В лагере мы добывали пищу через испанцев и через арабов, а здесь ничего нельзя купить.

15 марта. Третьего дня, наконец, к нам опять приехала комиссия: один английский майор, один американский и один французский, а также штатский – представитель Международного Красного Креста… Я изложил события в лагере, выразил наш протест против обращения с нами, потребовал нашего освобождения до репатриации…

Наш хор спел им “Старого капрала”, красноармейские песни. Когда делегаты уезжали, мы аплодировали и кричали: “Да здравствуют Объединенные Нации!”…

Прошло четыре с половиной месяца со дня высадки англо-американцев в Алжире!.. А мы все еще сидим. Комиссия говорит, что англо-американцы не желают вмешиваться во внутренние дела французов, а наше освобождение – это, мол, “внутреннее французское дело”. Странно: ведь высадка в Алжире тоже “вмешательство во внутренние французские дела”, и даже посерьезнее, чем наше освобождение.

20 марта. Прошла неделя со времени приезда англо-американской комиссии. Мы все больше и больше нервничаем. Работа не клеится. Даже доклады стали скучными…»

В тот же день в лагерь приезжал французский полковник. Он встретился с Рубакиным и спросил его, нет ли среди русских желающих вступить в войска Свободной Франции. Тот ответил, что советская группа хочет быть репатриирована и бороться с фашистами в рядах Красной Армии.

Возможно, если бы союзники вскоре после высадки в Алжире предложили нашим соотечественникам-интербригадовцам, томившимся в лагерях для интернированных, освободить их и сражаться против фашистов в рядах англо-американских войск, то, скорее всего, те согласились бы. Репатриировать их в Советский Союз было тогда чрезвычайно сложно: итало-немецкие войска все еще контролировали Ливию и Тунис. Но союзники не сделали этого предложения, предпочитая держать советских военнослужащих в лагерях в пустыне. Весной же 1943 года ситуация была уже иной: казалось, фашисты, засевшие в Тунисе, вот-вот капитулируют, и тогда откроется дорога домой через Северную Африку и Ближний Восток. Так что Рубакин и его товарищи рвались в Красную Армию, а не в войска Свободной Франции. И все же о репатриации говорить было рано.

Союзники лишь распорядились несколько улучшить условия содержания в лагере, о чем свидетельствует дневник Рубакина.

«25 марта. Нам разрешено ходить на прогулки в город, и говорят, что нам выдадут деньги, которые мы заработали в лагере. Гравель (заместитель Кабоша. – В.Б.) привез для нас хорошие соломенные тюфяки. Утром нас выпустили на прогулку: выстроили, пересчитали и под конвоем арабов с винтовками наперевес повели. Гуляли мы далеко от города, по пустынным склонам диких Атласских гор. Отныне в день будет выдаваться по 350 грамм хлеба, два раза в неделю мясо, вино и даже десерт».

«2 апреля. В Алжире министром внутренних дел назначен известный алжирский хирург, доктор Абади, которого я лично хорошо знаю и который даже ездил в СССР лет десять тому назад. Я ему написал письмо, в котором рассказал о лагере».

«11 апреля. Нам разрешили ходить в город за покупками. Хлебный паек увеличен до 400 граммов в день…

15 апреля. Из лагеря пришел араб с запиской от Кабоша. У меня почему-то ёкнуло сердце, мелькнула мысль – вдруг освобождение? Пошел в лагерь, в бюро, к Кабошу. Он сидел, но, когда увидел меня, встал, первый поздоровался и нескладно заговорил:

– Господин доктор (раньше он называл меня просто по фамилии), я получил телеграмму о вашем немедленном освобождении. Вы свободны с этого момента и можете ехать, куда вам угодно. Вы довольны?

Я обомлел, но сдержал себя и сказал, что поеду в Алжир. Кабош заявил, что мне завтра же приготовят все бумаги. Я пошел в лагерь