Москва и Восточная Европа. Югославская модель социализма и страны советского блока. 1950-е — 1960-е годы - Анатолий Семенович Аникеев

Государственный переворот 9 сентября 1944 г. в Болгарии был осуществлен под лозунгами Отечественного фронта (ОФ), программа которого оценивалась ее авторами как документ, наиболее полно отвечающий «правильно понятым интересам и стремлениям болгарского народа». Положения программы отражали достигнутый в рамках ОФ компромисс, сочетая антифашистские установки, некоторые буржуазно-демократические задачи и отдельные антикапиталистические требования, облеченные в форму мелкобуржуазных реформистских лозунгов[187]. Современная болгарская историография признает, что «за умеренными по характеру, на первый взгляд, общими формулировками скрывались большие потенциальные возможности ориентации на социалистические цели»[188]. Поскольку в программе вопрос о социализме не ставился, то тем более не упоминался и единственный на то время в политической практике советский образец. Разумеется, болгарские коммунисты от своей стратегической цели не отказывались, имелись в партии и сторонники немедленного установления советской власти, используя пребывание в Болгарии Красной Армии. Однако подобные настроения не были определяющими и, кроме того, по советам Москвы, решительно пресекались как не соответствовавшие общим целям и задачам антигитлеровской коалиции и реальной обстановке в стране. В целом руководство БРП(к) исходило из возможности постепенного продвижения к социализму, верша «всенародное дело», через коалицию левоориентированных политических сил, существование которой было рассчитано на длительный период.

Большое значение для болгарских коммунистов приобретал ход событий в соседней Югославии, на территории которой к середине мая 1945 г. вместе с военными действиями против немцев завершилась гражданская война и фактически была установлена власть коммунистов. Начавшиеся процессы формирования политического механизма, основой которого являлись комитеты Народного фронта (НФ), частью югославских партийных теоретиков и ученых увязывались с идеей самоуправления как характерной чертой югославской революции[189]. В экономике постепенно складывался государственный сектор, в который входили оказавшиеся в руках рабочих хозяйственные предприятия на освобожденных территориях. Это не противоречило стратегической цели югославских коммунистов — переходу к являвшейся примером советской общественно-политической и экономической модели, причем данная перспектива представлялась не столь отдаленной. Один из руководителей КПЮ Андрия Хебранг еще в январе 1945 г., докладывая в Москве о положении в Югославии, назвал главным достижением компартии создание возможностей провести, «при благоприятных условиях», выборы в Советы и установить новые (читай: социалистические. — Т. В.) порядки. Более того, Хебранг подчеркнул, что для этого в стране «не имеется каких-либо крупных препятствий» и сделать это можно будет «очень легко». Указал он и на возможности компартии «держать в узде» частный сектор, то есть влиять на его расширение или сужение, что при наличии государственной собственности меняло, по словам Хебранга, характер страны, не позволяло считать ее «чисто капиталистической». Особое значение придавал докладчик восстановлению профсоюзов («их роль в нашей стране будет очень велика») как основному оплоту партии в процессе роста ее политического влияния и экономического обновления Югославии[190].

В конце 1945 г. югославские коммунисты предприняли важные шаги по намеченному ими пути преобразований. Проведенные 11 ноября выборы в Учредительную скупщину принесли победу Народному фронту (оставим за скобками доказанные современными исследованиями факты фальсификации результатов волеизъявления и давления на избирателей). 29 ноября парламент принял декларацию о ликвидации монархии и провозглашении Федеративной Народной Республики Югославии (ФНРЮ). Конституция нового государства, утвержденная Скупщиной 31 января 1946 г., была составлена по образцу действовавшей советской («сталинской») конституции 1936 г. Перед новой властью открылась возможность продолжить, теперь уже на легитимной основе, фактическую реализацию своих планов в соответствии с советской моделью, хотя из тактических соображений открыто об этом не говорилось. Но, как отмечено в историографии, соединение доктринальных убеждений югославских руководителей, их веры в «эталонность» советской модели с собственным практическим опытом действий в условиях острой поляризации общества и жесткого противостояния масштабной гражданской войны породило соблазн принять на послевоенном этапе ускоренные темпы преобразований и использовать радикально-тоталитарные методы действия. Это обстоятельство придавало облику новой власти выраженные «сталинистские» черты[191].

Советское руководство в то время придерживалось установки на мирный переход к социализму «национальными путями», минуя советскую систему и диктатуру пролетариата. Сталин настойчиво подчеркивал это в беседах с чехословацкими и польскими политиками К. Готвальдом, Б. Берутом, Э. Осубка-Моравским в мае и июле 1946 г., а в августе в интервью официозу британской Лейбористской партии Daily Herald («Ежедневный вестник») указал и на опыт английского «парламентского» социализма и его мирный характер, с той существенной оговоркой, что английский путь — это «более длительный процесс»[192]. Примечательно, что, беседуя с поляками и чехами, Сталин назвал Югославию в числе стран, власть в которых, названная им «особой» демократией, «приближает… к социализму без необходимости установления диктатуры пролетариата и советского строя»[193]. (Здесь и далее курсив мой. — Т. В.).

Поддержка Москвой концепции народной демократии как альтернативной переходной формы к новому общественному строю не противоречила конечной цели — созданию в советской сфере влияния социалистической социально-экономической и политической системы по примеру СССР. Речь, однако, шла о перспективе, об отсрочке «советского социализма», что обусловливалось геостратегическими задачами — намерениями Москвы сохранить в мирное время сотрудничество в рамках антигитлеровской коалиции, сформировать эффективную систему международной безопасности.

Из всех стран советской сферы влияния югославские политические реалии более других импонировали Москве. Народно-освободительные комитеты имели много схожего с Советами. Программа массовой организации — Народного фронта фактически не отличалась от программы коммунистов. Конституция отразила влияние советского Основного закона, особенно на решение национального вопроса путем создания федеративной системы. Первый экономический план югославов был составлен в форме пятилетнего плана индустриализации и развития, который напоминал первую советскую пятилетку. В концепциях югославских коммунистов соединялись идеи Ленина и Сталина, программные положения раннего («революционного») большевизма[194] и опыт последующих лет развития советского строя. Исходя из этого, югославский деятель Милован Джилас имел все основания заявить Сталину весной 1945 г., что в стране «по сути, существует советский тип правления»[195].

В Болгарии концепция народной демократии в отличном от югославского ясно выраженном «коалиционном» варианте последовательно реализовывалась вплоть до середины 1948 г.[196]. Ее принципиальная переоценка произошла под влиянием внешнего фактора.

В первой половине 1947 г. резко осложнилась международная обстановка. Вопреки расчетам советского руководства на возникновение в США экономического кризиса и переход к изоляционистской политике, исключавшей интерес к европейским делам, Вашингтон взял курс на усиление своего экономического влияния на старом континенте. Восточноевропейский регион рассматривался как плацдарм для американского наступления в Европе в целом, что вызвало резкую реакцию советской стороны и обострило отношения между вчерашними союзниками. При этом главным раздражителем для Москвы стал экономический фактор — угроза отрыва Восточной Европы от советской зоны интересов путем реализации плана Маршалла (июнь 1947 г.). Политический фактор — зафиксированный в марте 1947 г. в соответствии с доктриной Трумэна поворот от соперничества-партнерства с СССР к противостоянию с ним —