«Балканский фронт» холодной войны: СССР и югославско-албанские отношения. 1945-1968 гг. - Александр Животич

были бы удовлетворены альтернативным решением — возможным укреплением экономического благосостояния региона. На это указывала неспособность югославов полностью использовать собственные возможности, которые им предоставлял доступ к свободному порту в Салониках. Ничуть не очевидней была ситуация с озвученными в ходе мирных переговоров территориальными притязаниями Болгарии, которая не желала расставаться с выходом к Эгейскому морю, полученным во время войны. Поэтому британцы полагали, что принципиально важно помешать тому, чтобы македонский вопрос перерос в острую проблему или просто стал предметом обсуждения на международном уровне. Для этого американским и британским властям следовало не теряя времени продемонстрировать собственную готовность воспрепятствовать созданию македонского государства, не дожидаясь, пока балканские коммунисты всерьез заявят о подобных намерениях[283].

По македонскому вопросу югославское правительство старалось выступать в унисон с советской дипломатией. Драматичные события, связанные с проблемой Триеста, вынудили Белград отложить выполнение многих амбициозных планов. На самой Парижской мирной конференции югославские представители придерживались позиции Москвы, а будущее югославско-болгарских отношений рассматривали через призму союза обоих государств в рамках Балканской федерации.

22 апреля 1946 г. Тито обсудил отношения с Софией в разговоре с советским послом в Белграде Лаврентьевым. Маршал вполне решительно заявил, что не может поддержать идею федерации с Болгарией по двум причинам: во-первых, Болгария по-прежнему формально остается монархией; во-вторых, влияние коммунистов на народные массы там несравненно ниже, чем в Югославии. Что касается насущных проблем, то две из них обременяли югославско-болгарские отношения, а именно, территориальный вопрос и необходимость возмещения ущерба, который Югославия понесла в результате оккупации части Югославии болгарской армией. Тито напомнил о своей встрече с болгарами, состоявшейся в Крайове в 1944 г. На том совещании обсуждалась возможная уступка Болгарии Югославией Царибродского района только в обмен на Македонию. Тито, признав, что болгары требуют его небезосновательно, подчеркнул, что должен принимать во внимание позицию сербов. Было понятно, что внутриполитические обстоятельства вынуждают его ответить отказом на болгарские требования односторонних уступок. Как полагали советские представители, Тито, будучи хорватом, опасался того, что сербы с полным на то основанием будут упрекать его в произвольном распоряжении их землями. Это грозило необозримыми политическими осложнениями — обострением внутриполитических отношений, нарушением стабильности югославской федерации, которая все еще находилась на стадии правового и политического оформления. Поэтому, как и Советы, Броз исходил из того, что уступки со стороны Югославии оказались бы более приемлемыми для сербов, если бы речь зашла о взаимном удовлетворении территориальных требований.

В этой же беседе Тито поделился и собственными впечатлениями от разговора с болгарским посланником в Белграде Тодоровым, который нанес ему визит с целью зондажа возможности федеративного объединения Румынии, Болгарии и Югославии. В ответ на это провокационное предложение Тито заявил, что подобное никогда не приходило ему в голову. Затем Тодоров заговорил о подписании договора о дружбе между Болгарией и Югославией. По словам Тито, на это он ответил болгарскому дипломату, что в современной ситуации такой документ оказался бы вредным и для Белграда, и для Софии. Особенно для последней, так как еще не завершено мирное урегулирование. Тито все-таки попросил Лаврентьева разузнать позицию Москвы относительно гипотетического югославско-болгарского договора. Советский представитель был также проинформирован о том, что в Белград вскоре прибудет болгарская делегация во главе с министром финансов, который во время переговоров наряду с экономическими затронет и ряд иных вопросов[284].

Подход советской стороны к вопросу заключения договора между Болгарией и Югославией характеризовался осторожностью прежде всего из-за отношения Москвы к будущему статусу Македонии. Официальные представители обоих балканских государств неоднократно обращались к советскому руководству с просьбой дать согласие на подписание двустороннего договора о союзе. Однако Кремль еще в начале 1945 г. рекомендовал Софии и Белграду временно воздержаться от этого акта. Причиной тому была крайне негативная позиция Великобритании, которая объяснила свое отношение к союзу Югославии и Болгарии тем, что с последней еще не подписан мирный договор и она находится под особым режимом управления. Таким образом, речь шла об уступке Великобритании со стороны СССР.

Однако к сентябрю 1946 г. в Лондоне сложилось мнение, что Советы с полным правом могут разрешить Болгарии и Югославии приступить к подготовке договора о союзе. Тем более что о позитивном отношении к нему Кремль к этому времени неоднократно заявлял британской стороне в процессе переговоров, а также посредством дипломатической переписки, в том числе утверждая, что в результате подписания мирного договора с Болгарией создадутся все необходимые правовые условия не только для юридического оформления фактических дружественных отношений, сложившихся к этому времени между Югославией и Болгарией после антифашистского переворота 9 сентября 1944 г., но и для достижения соглашения по иным актуальным для обоих государств вопросам[285].

Не только в Москве, но и в Софии и Белграде считали насущной потребностью подписание договора о болгарско-югославском союзе. Он должен был урегулировать и территориальные споры — македонский вопрос и проблемы так называемых западных областей, принадлежавших Югославии. Возможным решением стала бы их передача Болгарии в обмен на ее часть Македонии, которая объединилась бы с югославской Македонией, в то время республикой в составе ФНРЮ.

Слияние болгарских и югославских земель, осуществленное в виде присоединения болгарской части Македонии к Македонской народной республике в составе югославской федерации само по себе стало бы значительным шагом по пути объединения разделенной исторической области (между Болгарией, Югославией и Грецией) и формирования единой, в смысле охвата всей Македонии в ее географическом смысле, Македонской республики в составе федерации югославянских демократических республик, за что «македонский народ и наиболее передовая часть болгарского и югославского народов борется уже более полувека»[286]. Кроме того, подчеркивалось, что воссоединение вызвало бы активизацию национального движения в греческой части Македонии, что ускорило бы окончательное решение македонского вопроса. Прямым следствием описанного передела территорий стало бы и ослабление Греции, что соответствовало интересам Москвы, видевшей в Афинах наиболее значимого союзника Запада на Балканах[287].

Урегулирование территориальных споров стало бы и вехой на пути к созданию болгарско-югославской федерации, приверженцами которой были почти все более-менее авторитетные руководящие работники обеих компартий. Советы со своей стороны полагали, что решение территориальной проблемы не стоит откладывать до формирования федерации. Она, как подчеркивали советские дипломаты, «могла бы стать естественным результатом воистину союзнических отношений между Болгарией и Югославией. А эти отношения не могут считаться ни действительно союзническими, ни искренними, свободными от каких-либо подозрений, если на основе взаимного согласия не решены территориальные вопросы, в первую очередь македонский». Болгаро-югославская дорога к федерации проходила через воссоединение двух частей Македонии. Македонская народная республика, прирастающая болгарской Македонией, стала бы фактором не разделения, а объединения болгарского и югославского народов[288].

Одновременное подписание