«Балканский фронт» холодной войны: СССР и югославско-албанские отношения. 1945-1968 гг. - Александр Животич

подписал договор с Софией. На это, согласно советским документам, югославский лидер ничего не смог ответить[201].

Со своей стороны Энвер Ходжа постоянно сообщал советскому послу в Тиране Чувахину о югославских идеях, инициативах и указаниях, чем подпитывал подозрения и негодование Кремля[202]. Уже 2 февраля Сталин потребовал вызвать в Москву для консультаций кого-нибудь из высшего югославского руководства. Было решено, что отправятся Эдвард Кардель и Владимир Бакарич, которые прибыли в столицу СССР 8 февраля[203]. Кардель также попытался исправить положение, признав ошибочность того, что Советский Союз не был уведомлен о намерении Югославии взять под свой контроль южную албанскую границу.

Сталин полагал, что югославское военное присутствие в Албании дало бы повод Великобритании и США для интервенции под предлогом защиты албанской независимости, что вызвало бы крупномасштабный вооруженный конфликт. Об этом советский руководитель в острой и не слишком дипломатичной форме заявил 10 февраля во время встречи с Димитровым и Карделем. При этом он подчеркнул, что после Второй мировой войны гарантами независимости Албании выступили три державы-победительницы и что западные государства могли бы истолковать переброску югославских войск как нарушение этой независимости[204]. В то же время Албанию Сталин назвал ахиллесовой пятой советского лагеря, так как ее, по сути, не признали западные союзники, и она до сих пор не вступила в ООН. Карделю было заявлено, что Югославии следует всеми силами помочь Албании, если она подвергнется нападению. Но до этого вводить в нее войска неверно, так как Запад в этом случае однозначно объявит Югославию агрессором[205]. Кроме того Сталин откровенно сказал Карделю в присутствии Димитрова, что не стоит опасаться, что Москва заберет Албанию у Белграда. Албанию «возьмет Югославия, но сделает это правильно»[206]. По мнению кремлевского властителя, федерацию могли бы сформировать не три, а два члена — Болгария и Югославия, составной частью которой стала бы Албания[207]. Димитрову и Карделю был адресован упрек в том, что они, принимая те или иные решения, не учитывали возможность осложнения отношений между СССР и Западом[208].

Стало ясно, что планам ввода в Албанию югославских войск и создания Балканской федерации в ближайшее время не суждено было сбыться, так как в Москве опасались как реакции западных государств, так и усиления балканского фактора в социалистическом лагере. Сталин также рекомендовал югославам способствовать повышению боеспособности албанской армии[209]. Таким образом, несмотря на то что разногласия по албанскому вопросу были временно заморожены, обозначились контуры будущего противостояния. Поведение югославского руководства вошло в противоречие с иерархией и системой принятия решений в советском блоке, что грозило серьезным обострением отношений между двумя партиями[210]. Советская сторона в принципе признавала за Югославией свободу действий в Албании, но только до тех пор, пока они не противоречили советским интересам и не нарушали иерархическое устройство соцлагеря. В результате по настоянию Москвы 13 февраля 1948 г. состоялось подписание особого протокола, обязавшего Югославию консультироваться с СССР по всем важным внешнеполитическим вопросам[211]. Аналогичное обязательство взяла на себя и Болгария.[212] Стало ясно, что в будущем Советский Союз собирается контролировать действия Югославии и Болгарии на международной арене. Москва, строго придерживавшаяся собственных обязательств перед союзниками по Второй мировой войне, опасалась непродуманных шагов своих балканских вассалов, которые могли бы поставить под сомнение ее отношения с Западом[213].

О противоречиях с СССР по вопросу югославского присутствия в Албании Йосип Броз 1 марта 1948 г. проинформировал Политбюро, подчеркнув, что советско-югославские отношения «в последнее время зашли в тупик». Советы, по словам Тито, не разрешили дислокацию одной югославской дивизии в окрестностях Корчи, что стало бы демонстрацией прочности союза с Албанией, так как они «готовы не к войне, а к провокациям»[214]. Югославский руководитель, сетовавший на военное и экономическое давление со стороны СССР, признал, что совершил ошибку, не проинформировав своевременно его о своих намерениях.

Эдвард Кардель доложил о переговорах в Москве, передав слова Сталина о том, что стоит уменьшить активность партизанского движения в Греции, если нет гарантии его победы[215]. Для югославского руководства такая позиция советского вождя стала неожиданностью. Милован Джилас полагал, что сыграли роль опасения по поводу возможных осложнений международной ситуации, к чему СССР, понесший огромные людские и материальные потери во Второй мировой войне, не был готов. Кроме того, Советский Союз не мог поддержать создание нового коммунистического государства на Балканах, до тех пор пока в советском блоке не закончилась интеграция тех, кто присоединился к нему из идеологических соображений[216]. В дискуссии, которая состоялась в Политбюро, преобладало мнение, что Югославия слишком много вложила в Албанию, чтобы уходить из нее. В то же время нельзя было заходить за определенные обозначенные границы, если это противоречило государственным интересам. В результате оказываемого Кремлем давления в югославском руководстве сформировалась убежденность в необходимости придерживаться старой линии поведения в отношениях с Албанией и СССР, «не забывая о судьбе собственного государства»[217].

Вопрос создания Балканской федерации снова встал в повестку дня. О возможной активизации процесса Энвер Ходжа узнал от своего посланника в Софии, который имел личную беседу с Димитровым. В связи с болгарской инициативой албанцы сразу заподозрили неладное, так как привыкли получать информацию из другого источника[218]. Югославская сторона отреагировала немедленно. Йосипу Джердже было поручено довести до сведения Ходжи позицию официального Белграда, полагавшего, что говорить о федерации с Болгарией слишком рано. Дескать, еще не сложились условия, и Югославия в принципе против создания федерации сначала с Болгарией, а затем с Албанией. И то и другое должно произойти одновременно[219].

Такой же была и позиция советского руководства, подчеркивавшего, что вопрос решится в будущем, когда сложатся необходимые условия и позволит международная обстановка[220]. В Белграде к этому времени осознали, что создание Балканской федерации маловероятно. Судить об этом позволяют итоги заседания Политбюро, состоявшегося 1 марта 1948 г.[221]

Участившиеся вооруженные инциденты на албанско-греческой границе, охлаждение отношений между Москвой и Белградом, уменьшение югославского присутствия в Албании — все это побудило Энвера Ходжу обратиться с письмом к Йосипу Брозу Тито[222]. В послании речь шла о продолжении югославской военной и экономической помощи Албании, а также о едином командовании вооруженными силами двух стран в случае войны. Албанский руководитель затронул и тему создания Балканской федерации, подчеркнув, что действует по совету генерала Купрешанина и Саво Златича. Те якобы утверждали, что сложились все необходимые условия для объединения Югославии и Албании. Однако Ходжа, по собственному признанию, прежде чем форсировать события, хотел посоветоваться с