«Балканский фронт» холодной войны: СССР и югославско-албанские отношения. 1945-1968 гг. - Александр Животич

на себя обязательство уважать территориальную целостность Албании[179]. В конце 1947 г. в отношениях Югославии и Албании наступил тяжелый кризис, грозивший выйти за рамки временных разногласий и перерасти в серьезный и продолжительный конфликт. Взаимное охлаждение, особенно четко проявлявшееся в сфере военного и экономического сотрудничества, совпало со все более очевидным кризисом в советско-югославских отношениях, а также с эскалацией гражданской войны в Греции[180], которая стала источником осложнений и для Белграда, и для Тираны, особенно с учетом участившихся провокаций на албанско-греческой границе. Одновременно югославскую внешнюю политику обременял ряд проблем во взаимоотношениях со странами Запада.

В соответствии с достигнутой ранее договоренностью в Тирану в январе 1948 г. направилась специальная группа сотрудников Министерства народной обороны ФНРЮ во главе с генерал-лейтенантом Миланом Купрешанином. Перед ним стояла задача коренной реорганизации албанской армии с целью повышения боеспособности, а также подготовка к приему югославской военно-материальной помощи. Албанские вооруженные силы оказались совершенно не готовыми к вероятной греческой агрессии[181]. Кроме того, югославские представители в Албании столкнулись с полным непониманием греческой проблемы местным политическим и военным руководством[182]. Удостоверившись, что албанская армия не в состоянии оборонять свою южную границу, югославский генерал от имени Йосипа Броза Тито запросил у Энвера Ходжи разрешение на размещение одной югославской дивизии в районе Корчи. Ходжа ответил отказом, заявив, что принятие такого решения требует много времени[183]. Вскоре после этого, 19 января 1948 г. Александр Ранкович, ознакомив Энвера Ходжу с возможностью серьезной вооруженной провокации с греческой стороны, потребовал объявить район Корчи югославской военной базой, в которой разместилась бы одна дивизия ЮНА, обеспечивающая совместную оборону[184]. Уже на следующий день, 20 января 1948 г. Ходжа дал согласие, сопровожденное описанием необходимой Албании военной помощи, а также сведениями о вооруженных инцидентах на греческо-албанской границе[185]. Одновременно в обращении к албанскому законодательному собранию Ходжа подчеркнул надежность союза с Югославией, а также решимость дать отпор греческим военным провокациям[186]. О готовности албанской стороны провозгласить Корчу югославской военной базой сообщал и Саво Златич. Предполагалось, что Югославии оставалось только выбрать подходящий момент[187]. Пока велись переговоры о вступлении югославских военнослужащих на албанскую территорию, в Албанию, по требованию нового начальника Генерального штаба вооруженных сил Албании генерала Балуку, прибывали необходимые средства связи, обувь и обмундирование[188]. Одновременно из окрестностей г. Осиек в приграничный район поближе к албанскому г. Скадар была переброшена 9-я югославская дивизия, а в районе Охрида сосредоточивались части 27-й дивизии, переведенной из г. Баня-Лука[189].

Следует отметить, что югославское руководство не имело ясного представления об отношении СССР к имевшим место военным приготовлениям. Политбюро ЦК ВКП(б) настаивало на предоставлении детальной информации о югославском присутствии в Албании. Главный советский военный советник в Югославии генерал Барс ков 1 января 1948 г. доложил М. А. Суслову о югославской военной помощи Албании, оцениваемой в два миллиарда динаров, об унификации албанской и югославской армии, а также о том, что Албанию в конце декабря 1947 г. посетил начальник Генштаба ЮНА генерал Коча Попович в сопровождении двух заместителей начальника политуправления Министерства народной обороны ФНРЮ. На совещании в албанском Генштабе Попович заявил, что Югославия принимает на полное содержание албанскую армию и направляет для ее подготовки своих военных инструкторов и советников. В случае войны албанские, югославские и болгарские вооруженные силы, по словам Поповича, сражались бы под единым командованием[190].

Советское руководство хоть и располагало детальной информацией о планах Белграда, тем не менее, подозревало, что он скрывает свои подлинные намерения. Разногласия между Москвой и Белградом по албанскому вопросу вызвали дополнительные опасения у югославских представителей, выехавших в СССР в начале января. 8 января 1948 г. в Москву отбыли Милован Джилас и представители военного руководства: генералы Коча Попович, Миялко Тодорович и Светозар Вукманович-Темпо. В день приезда Джилас отправился на прием к Сталину, который заявил, что Советский Союз не имеет особого интереса к Албании и не возражает против того, чтобы Югославия «проглотила» эту страну[191]. Джилас утверждал, что речь идет об объединении двух государств, но Сталин остался при своей точке зрения[192]. По его словам, следовало делать ставку на таких подверженных внешнему влиянию людей, как Энвер Ходжа, а также сохранить видимость независимости Албании, чтобы не дать повод упрекнуть Югославию в том, что она хочет подчинить себе соседнее государство[193]. Вопреки ожиданиям, переговоры Джиласа и Сталина не только не прояснили позицию Москвы и Белграда по албанской проблеме, а стали провозвестником новых дальнейших разногласий. У Джиласа сформировалось представление, согласно которому Советы полагали, что намерения Югославии в отношении Албании — сугубо экспансионистского характера[194].

Хотя у Милована Джиласа сложилось впечатление, что советское и югославское руководство одинаково смотрят на албанский вопрос, разногласия не замедлили проявиться. Сталин предъявил претензии югославской стороне по поводу того, что она решила отправить войска в Албанию без предварительной консультации с Советским Союзом[195]. По словам Эдварда Карделя, Белград полагал, что Москву проинформируют албанцы. Энвер Ходжа так и сделал[196]. Молотов упрекал югославов, что об их намерениях приходится узнавать случайно от третьих лиц. Албанцы, в свою очередь, были уверены, что согласие советской стороны получено.

28 января 1948 г. Молотов поручил послу в Белграде А. И. Лаврентьеву передать Тито, что советская сторона, будучи осведомленной о намерении Югославии послать в Албанию одну дивизию, выступает против такого шага, так как западные державы могли бы использовать его для осуществления собственной интервенции без формального нарушения албанского суверенитета[197]. В ходе беседы с советским послом югославский руководитель настаивал на существовании для Албании внешней угрозы, а советский представитель — на опасности реализации югославского плана[198]. Последовало новое послание Молотова Тито, которому Лаврентьев передал, что неприемлема ситуация, в которой Югославия, будучи связанной с СССР договором о взаимопомощи, не консультируется с ним по такому важному вопросу. Посол заявил, что Москва не готова нести ответственность за последствия запланированного Белградом необдуманного решения[199]. 31 января 1948 г. Йосип Броз Тито в разговоре с Лаврентьевым попытался унять разбушевавшиеся страсти, заявив, что решение об отправке дивизии в Албанию было принято в ответ на настойчивые просьбы албанской стороны, до которой дошла информация о возможных греческих провокациях[200]. Тогда же Й. Броз Тито сказал, что переброска военнослужащих отменена, что он берет на себя всю ответственность за принятое решение и что между советским и югославским руководством нет принципиальных разногласий. Лаврентьев подчеркнул, что не в первый раз югославское правительство избегает консультаций с Кремлем. В частности, в 1947 г. Белград самостоятельно