«Золотой век» социализма: Советский союз и мир. 1964-1982 - Фёдор Леонидович Синицын

двенадцатитомный Социальный кодекс этой страны[327]. Созданная в Западной Германии система страхования (пенсионного, медицинского и др.) и пособий (безработным, семьям с детьми, на обзаведение жильем и т. д.) была официально охарактеризована как «социальная сеть»[328], призванная страховать каждого члена общества от возможных рисков, как сетка, натянутая под канатом, страхует канатоходца от падения[329]. В 1969–1982 гг. в ФРГ правили социал-демократы в коалиции со свободными демократами. Они взяли курс на переход к «государству всеобщего благосостояния» по шведскому образцу, что предполагало постоянное увеличение отчислений в социальные фонды[330].

«Американская модель», в свою очередь, была альтернативой «европейской социальной модели». Она основана на двух аспектах. Во-первых, в Декларации о независимости США заложена идея о «стремлении к счастью» — в XX в. она трансформировалось в идею индивидуального, частного счастья. Во-вторых, в Конституции этой страны поставлена цель «достижения всеобщего благосостояния». Широко также известна концепция «американской мечты» — достижения в обществе более высокого положения безотносительно обстоятельств рождения и «начальных позиций» человека. В XIX в. в различных штатах формировалась система вмешательства в разные сферы жизни общества, в том числе в социальную и экономическую. В начале XX в. эти тенденции проявились и на федеральном уровне. В период правления Т. Рузвельта (1901–1909) и В. Вильсона (1913–1921) начала утверждаться либеральная общественная модель[331].

«Новый курс» президента Ф. Рузвельта был направлен на построение «государства благосостояния» с учетом опыта западноевропейских стран[332]. Даже марксисты признавали «прагматичную сущность Нового курса»[333]. Доминирование идей Рузвельта («право на труд», «право на достойную жизнь») усилилось в годы Второй мировой войны. Его послание к нации 1944 г. декларировало необходимость создания развитой системы социального страхования и обеспечения[334].

В США бытовало мнение, что «“радикализм” Нового курса есть не что иное, как претензия на социалистический путь развития в США», и многие американцы принимали Новый курс Ф. Рузвельта за «самый что ни есть настоящий социализм»[335]. Так, Г. Гувер (президент США в 1929–1933 гг.) полагал, что с Рузвельтом победило левое крыло Демократической партии, симпатизировавшее Советской России. Кроме того, он считал сельскохозяйственную политику «Нового курса» просто фашистской, так как она заключалась в принуждении фермеров к «добровольному» сокращению обрабатываемых площадей[336].

Однако правительство Ф. Рузвельта не привело США к тоталитарной системе. Барьером от этого стали не только демократические традиции и ценности Америки, но и ее экономическая мощь. США выбрали демократический и гуманный выход из кризиса, не пошли по пути национализации, милитаризации экономики и создания тоталитарного режима[337]. Рузвельт справился со своей миссией: в результате его реформаторского курса американское общество было спасено, выведено из исторического тупика. Реформы Рузвельта способствовали радикальному преобразованию капитализма на основе соединения его с процессом социализации[338].

Тем не менее после Второй мировой войны в США так и не сложились условия для построения социальной модели на принципах универсальности. В частности, проект создания национальной системы здравоохранения, начатый Ф. Рузвельтом и продолженный Г. Трумэном (президент США в 1945–1953 гг.), был провален, в том числе усилиями Республиканской партии и Американской ассоциации врачей, посчитавшими его чересчур «социалистическими». Это поражение серьезно повлияло на будущее развитие «американской модели»[339].

В связи с необходимостью разрешить глубокие социальные конфликты, сотрясавшие Америку в 1960-е гг., в период правления Дж. Кеннеди (1961–1963) и Л. Джонсона (1963–1969) были вновь активированы программы улучшения благосостояния. Однако их цель, заключавшаяся в признании социальных прав «составной частью гражданского статуса», не нашла большой поддержки. Тем не менее реформы администрации Джонсона оказали некоторое влияние на структуру американского «государства благосостояния». В основном изменения коснулись здравоохранения — медицинские услуги стали более доступны малообеспеченным слоям населения[340].

В целом к 1960-м гг. возросшее благосостояние в странах Запада распределялось более равномерно, и люди в социальном смысле становились более равными[341]. Население развитых стран убедилось, что условия жизни действительно радикально улучшились, особенно по сравнению с довоенным периодом. Британские консерваторы в 1959 г. победили под лозунгом «Никогда мы еще не жили так хорошо» — этот лозунг вполне соответствовал действительности, причем не только в Великобритании[342]. В странах Северной Европы еще в начале XX в. царила крайняя бедность[343], а в 1975 г. Швеция заняла четвертое место в списке богатейших стран мира[344]. Экономические и социальные успехи ФРГ, которые ассоциировались с именем Л. Эрхарда, поражали современников. Безработица практически исчезла, а индекс уровня жизни населения в первой половине 1960-х гг. вырос на 25% по сравнению с периодом начала реформ. Качественно улучшилось питание граждан. Все больше немецких семей получали в это время практически все доступные на тот период потребительские и социальные блага[345]. В Новой Зеландии одним из «славных достижений» страны считали «государство благосостояния», и было объявлено, что «неудача в развитии этого достижения будет означать неудачу всей нации»[346]. Рост уровня жизни в той или иной мере произошел в большинстве капстран.

Происходило «пожинание плодов капитализма», справедливое распределение которых, как представлялось, было верным путем к лучшему обществу без необходимости замены существующей системы производства на социалистическую[347]. Так, Р. Гароди разрабатывал «французскую модель социализма» с учетом того, что на Западе уже существуют технические и экономические условия для удовлетворения экономических потребностей любого человека[348].

Рост благосостояния народа в капстранах способствовал усилению легитимности власти[349], распространению «деидеологизации» и снижению массовой революционности[350] (хотя, разумеется, оставались радикально настроенные группы, что показали, например, известные события 1968 г.). Легальное формирование в Швеции своей системы «социализма», которая устроила основную массу населения, привело «к потере привлекательности социализма традиционного толка»[351], возникающего в результате революции и насильственной смены власти. В беседе с советским послом Н.Г. Егорычевым в июне 1970 г. председатель Социал-демократической партии Дании Е.О. Краг в ответ на замечание советского посла, что рабочие, став владельцами акций предприятий в рамках программы «инвестиционных фондов трудящихся», могут снизить активность борьбы за свои классовые права, согласился, что «не известно, с кем… рабочие будут проявлять солидарность — с товарищами по классу или с руководством предприятий»[352].

Рабочий класс считал «завоевания» государства «всеобщего благосостояния» своей заслугой и отнюдь не желал свержения этого государства[353]. Ректор Линцкого университета Р. Вольгенант отмечал, что рабочим в индустриально развитых стран Запада присуща убежденность, «что при революционном взрыве они рискуют потерять нечто большее, чем лишь оковы»[354]. Американский экономист Ч. Мэдисон назвал «государство всеобщего благосостояния» «сильнейшей преградой на пути коммунизма»[355]. (Еще в 1919 г. Г. Гувер в письме президенту США В.