«Золотой век» социализма: Советский союз и мир. 1964-1982 - Фёдор Леонидович Синицын

Вильсону заметил, что коммунистические идеи могут распространяться только в обществе с большим разрывом между средними и низшими классами, когда последние «невежественны и в нищете»[356]. Известны и слова Мао Цзэдуна: «Чем народ беднее, тем он революционнее»[357].)

В капстранах происходил процесс «деполитизации» населения (снижения его интереса к политике), который был практическим выражением «деидеологизации», о которой говорили западные ученые. По всей Европе социалистические и коммунистические партии жаловались на потерю членов, снижение посещаемости партийных собраний и чтения партийных газет[358]. Один из лидеров шведских коммунистов X. Нильссон в беседе с советскими дипломатами в 1965 г. отмечал, что «в Швеции с ее сравнительно высоким жизненным уровнем население все меньше интересуется политическими вопросами… Шведы предпочитают в свободное от работы время заниматься автомобилем, собственным загородным домом и т. п.»[359]. В начале 1970-х гг. итальянские социалисты сетовали на «кризис идеологии», выразившийся в снижении политической активности граждан, особенно молодежи[360]. Забастовки в капстранах приобрели в основном экономический, а не политический характер — направленность на улучшение условий коллективных договоров и т. п.[361]

Власть в США изначально имела высокую степень легитимности. Даже самые радикальные отряды рабочего движения в стране сохраняли верность национальным традициям: так, забастовщики 1918–1919 гг., поддерживая идею рабочих Советов, одновременно провозглашали верность демократическим принципам Декларации независимости и федеральной конституции[362].

Несмотря на важную роль левых в развитии американской политической системы, в США, по мнению многих ученых, случилась «неудача»[363] или даже «полная компрометация идей социализма», причем еще до Второй мировой войны[364]. Писатель Э. Синклер, разделявший социалистические убеждения и участвовавший в выборах губернатора Калифорнии в 1934 г., говорил: «Американский народ примет социализм (то есть социалистические реформы. — Ф.С.), но не примет сам этот термин… Избираясь как социалист, я получил 60 000 голосов, а под лозунгом “Покончим с бедностью в Калифорнии” — 879 000»[365]. На рубеже 1950-х и 1960-х гг. рост социальных программ в США американский журнал «Форчун» саркастически именовал «прокрадывающимся социализмом»[366], что должно было создать у американского читателя негативное отношение к этим программам.

Примером практического проявления непопулярности социалистической идеологии в американских массах был такой случай: несмотря на «социал-демократические» тенденции правления Л. Джонсона, его соратник, вице-президент США X. Хамфри отказался участвовать в совещании лидеров социал-демократических партий и профсоюзов западных стран в Харпсунде[367] в июле 1965 г., хотя за два года до этого он был среди участников аналогичной встречи (в качестве члена комиссии по иностранным делам Сената США). По мнению секретаря СДРПШ А. Тунборга, «Хамфри не захотел… компрометировать себя в глазах американцев участием во встрече социалистов Западной Европы»[368].

Дж. Г элбрейт писал, что неприятие социализма в США «главными политическими партиями не подлежит сомнению», и они взяли курс на «спасение страны от социализма». По его мнению, в США на социализм был наложен «строгий запрет»[369]. Признавали это и в СССР — Н.Н. Иноземцев и А.Г. Милейковский отмечали, что «в условиях исторически сложившейся двухпартийной системы США ни одна из буржуазных партий не признает слово “социализм” “респектабельным”»[370].

Неприятию социализма в США способствовало то, что эта страна в XX в. сумела занять в капиталистическом мире прочную лидирующую позицию. В 1960-е и 1970-е гг. непопулярность социалистических идей сопровождалась укреплявшимся экономическим превосходством американского либерального капитализма над советским «реальным социализмом»[371].

Таким образом, ко второй половине 1960-х гг. в «капиталистическом мире» актуализировались опасные для СССР идеологические изменения. Во-первых, снижение политизированности и потенциальной «революционности» населения, что уменьшило не только возможность осуществления социалистической революции, но и приход компартий к власти в капстранах мирным путем.

Во-вторых, политические лидеры многих капстран осуществили перехват у коммунистов «социалистической повестки» (зачастую под знаменами социал-демократии), вводя принципы смешанной экономики, осуществляя политику «социального компромисса» и воплотив на практике «государство всеобщего благосостояния». Эти меры были осуществлены в том числе как реакция на преобразования, осуществленные в СССР, с целью предоставить населению капстран социальные права и благоденствие без революций.

Социально-экономические модели, которые были разработаны и реализованы в капстранах, были вызовом для советской идеологии. Их реализация на практике демонстрировала достижения капитализма в пику советской модели, снижая значимость достижений последней и показывая народу, что «хорошо жить» можно и при капитализме. А.Е. Мушкин сделал вывод, что «с появлением в XX веке богатого и цивилизованного капитализма идеальный образ социализма [советского образца] значительно потускнел»[372]. Однако можно сказать, что капитализм стал таким благодаря в том числе воздействию Октябрьской революции, после которой опасение распространения коммунизма вынудило власти стран Запада пойти на серьезные уступки в социально-экономической сфере.

В-третьих, вызовом для советской системы стали новые идеологические веяния, появившиеся в капстранах и приобретшие популярность — в первую очередь, теории «деидеологизации» и «конвергенции». Хотя прямых требований о «деидеологизации» соцстран западные теоретики не выдвигали, этот процесс в самих капстранах сопрягался со снижением «революционности» их населения. Теория «конвергенции» категорически противоречила установкам советской идеологии и была неприемлемой для СССР из-за пропаганды сглаживания различий между капитализмом и социализмом, и тем самым «обнуления» значимости социалистической революции, преобразования общества и вообще всего, что достиг Советский Союз после 1917 г. Эти теории несли в себе практическую опасность еще и потому, что на них базировалась западная пропаганда, направленная на население СССР.

1.4. Скандинавская модель — «средний путь» между капитализмом и советским социализмом

В середине XIX в. Скандинавские страны и Финляндия являлись сельскохозяйственными сообществами на окраине индустриализирующейся Европы[373]. В начале XX в. в Северных странах продолжала царить крайняя бедность[374]. В 1865–1920 гг. 25% шведского населения эмигрировало в США. Безработица в Скандинавии была высокой вплоть до начала 1930-х гг.[375]

На фоне этих обстоятельств уже с конца XIX в. в Северных странах усиливалось внимание властей к проблеме улучшения положения народа, чем было положено начало формированию Скандинавской модели социального государства. Дания ввела пенсионное законодательство в 1891 г., Швеция — в 1913 г. К началу Первой мировой войны скандинавские страны имели систему страхования по болезни[376].

Подобный путь был характерен и для других стран Европы, однако отличием Северных стран была устойчивая социал-демократическая парадигма политики властей, которая обеспечивалась длительным пребыванием у власти соответствующих политических сил. СДРПШ была правящей в 1920, 1921–1923, 1924–1926, 1932–1976 гг.[377] Норвежская рабочая партия — в 1933–1965[378], 1971–1972, 1973–1981 гг.[379], Социал-демократическая партии Дании — в 1924–1926, 1929–1942, 1945, 1947–1950, 1953–1968, 1971–1973, 1975–1982 гг.[380] В Финляндии выборы 1966 г. положили начало периоду социал-демократического