Запрещенные слова. книга 2 - Айя Субботина

не сожалеет о принятых решениях и легко прощается с людьми. И главное - никогда не ревет в подушку по бывшим.

Она справится.

Аэропорт встречает суетой и гулом голосов.

Я регистрируюсь на рейс, сдаю багаж, прохожу паспортный контроль. Все на автомате. Мое тело движется, выполняет необходимые действия, но я - не здесь. Я в ледяной пустоте своего сознания - снова и снова прокручиваю сценарии нашей встречи.

Что я скажу? Как посмотрю? Смогу ли я дышать, когда он окажется рядом?

Я нахожу наш гейт и сажусь в стороне, подальше от коллег. Сорокин уже здесь - машет мне рукой, но я отделываюсь вежливым кивком и погружаюсь в ноутбук, делая вид, что у меня как всегда - работы больше, чем может вместить мое простое человеческое тело. Пытаюсь работать. Открываю презентацию для форума, пробегаю глазами по слайдам. Цифры, графики, аналитика. Но буквы расплываются, теряют смысл, превращаясь в бессмысленные черные закорючки.

Слышу, как объявляют посадку на наш рейс, но не двигаюсь.

Украдкой оглядываюсь - Славы нет.

Внутри ковыряет… странное. Облегчение от того, что, возможно, в последний момент что-то изменилось и его имя все-таки вычеркнули, или что Маша ошиблась и прислала мне какой-то не тот приказ. Что нам не придется быть рядом несколько следующих дней.

А с другой… маленькая, слабая, недобитая часть меня хочет - до боли и слез хочет! - его увидеть.

Я уже почти убеждаю себя в том, что все хорошо - летим только мы с Сорокиным. Даже пробую порадоваться этому от всей души… но в ноздри ударяет запах лайма и озона, и я крепко жмурюсь.

Та часть меня, которая хотела его увидеть, сама цепляет на ногу гирю и ныряет в колодец.

Не хочу на него смотреть, но голова все равно поворачивается.

Дубровский входит в зал ожидания, и мир на секунду замирает.

Время сжимается. Останавливается. Замерзает.

Невозможно, наверно, за три месяца превратиться в другого человека, но ему это каким-то образом удалось. Он стал крепче, шире в плечах. Под свободно сидящим черным свитером угадываются стальные мышцы - он как будто стал еще массивнее, правильно «потяжелел». И еще короче подстригся - до даже визуально колючего «ежика». Черты лица стали более резкими, хищными - скулы острее, подбородок тверже, в легкой, адски сексуальной щетине.

Идет - мягко, почти бесшумно, даже в тяжелых гранжевых ботинках.

Выглядит… опасным. От него буквально фонит агрессивной, уверенной мужской силой, которая заполняет все пространство вокруг. Собирает все женские взгляды - ожидаемо.

Но ему как будто вообще по фиг - на ходу что-то набирает в телефоне. А когда на секунду отрывает взгляд от экрана, то смотрит почему-то именно на меня. Прицельно, хотя я уверена - не нарочно.

Наши взгляды встречаются через весь зал. Всего на долю секунды.

Вижу узнавание в серебряных глазах. И… больше ничего.

Ни боли, ни тоски, ни ненависти.

Ничего. Пустота. Как будто он смотрит на незнакомого человека. Или «лучше» - на предмет интерьера.

Слава коротко, почти незаметно, мне кивает - вежливый, ничего не значащий жест - отворачивается, направляясь к стойке регистрации.

И это - хуже, чем крик. Хуже, чем обвинение или пощечина. Хуже чем все.

Потому что это какое-то окончательное, основательное… безразличие.

Я чувствую, как вспыхивают и горят огнем щеки. Опускаю взгляд в пол, чтобы как-то справиться с подступившим головокружением. Его запах чувствую даже отсюда, а от желания притронуться, провести пальцами по его волосам, пекут ладони. Боль, которую я так старательно хоронила три месяца, прорывается наружу - острая, невыносимая. Хочется малодушно прямо сейчас сказать Сорокину, что у меня приступ смертельной болезни и сбежать со всех ног. Подальше, туда, где мне не придется быть рядом с Дубровским целых несколько дней

Но я сижу, как будто приколоченная гвоздями, и напоминаю, как мантру, что я профессионал, а все это - просто эмоции, с которыми я просто в панике не справилась. Ничего страшного, так бывает - даже в самых идеальных планах случаются просчеты. С этим нужно просто провести работу над ошибками.

Когда объявляют посадку, подхватываю свою сумку - она небольшая, мы едем всего на два дня и я постаралась уместить все в ручную кладь - поднимаюсь и делаю первых пару шагов. Пробую, подстраиваюсь под шаг идущего рядом Сорокина. Ноги как будто не мои. Каждый шаг дается с трудом, но я стараюсь, мысленно отсчитываю в голове как метроном. Там, где меня подводит сердце, всегда остаются закаленный годами прагматизм - мне придется как-то справиться с эмоциями, потому что никакого другого выхода не существует.

В самолете судьба - или тот, кто дергает за ниточки этой жестокой пьесы - продолжает свою игру. Наши места в бизнес-классе - через проход друг от друга. Не рядом, что было бы абсолютной пыткой, но достаточно близко, чтобы я кожей ощущала его присутствие.

Я устраиваюсь в кресле, достаю ноутбук. Слава берет книгу - мне адски хочется посмотреть, увидеть, что он там читает, чтобы тут же заказать себе такую же, но я «приклеиваю» взгляд к экрану, делая вид, что работаю.

И очень скоро понимаю, что в мою сторону Дубровский даже не дышит. Вообще. Как будто меня здесь нет.

Весь полет проходит в мучительном, звенящем молчании. На работе сосредоточится не получается. Я бросаю это занятие, переключаюсь на сериал, но происходящее на экране проскальзывает сквозь мое сознание. Зато я прекрасно слышу, как Дубровский просит у стюардессы минералку с лимоном. Его голос - ровный, спокойный, с той самой хрипотцой, от которой у меня, даже сидящей, подкашиваются ноги.

Еще я слишком остро, как собака, чувствую его запах. Тот самый, от которого у меня до сих пор перехватывает дыхание. Лайм, соль, кожа и капелька табака. На меня накатывают фантомные боли воспоминаний, такие сильные, что на секунду темнеет в глазах. Пытаюсь развернуться, сесть хотя бы чуть-чуть в пол-оборота. Но делаю это как неуклюжая слониха - рабочий блокнот валится на пол, а ручка катится прямо к сиденью Дубровского.

Я мысленно чертыхаюсь, подбираю блокнот, поднимаюсь, чтобы схватить ручку.

Слишком поздно замечаю, что мы наклоняется за ней почти одновременно. Когда уже невозможно отклониться, избежать болезненного контакта. Мысленно - или нет? - делаю глубокий вдох сквозь зубы за мгновение до того, как наши пальцы касаются. Его кожа - теплая, шершавая. Моя - как будто ледяная. Я вздрагиваю, как от удара током, одергиваю руку слишком близко, выдавая себя с головой, но сейчас это не самое страшное - кажется,