Запрещенные слова. книга 2 - Айя Субботина

одну ягоду и на этот раз закидывает ее не в корзину, а в рот. — Ты же любишь, когда я честный… подружка.

Я закатываю глаза, срываю черешню и снова пытаюсь попасть ему в рот, но Слава опять без труда ловит ее ртом и с наслаждением жует, сплевывая косточку в кулак.

— Два-ноль, Би, - снова проходится так близко, что я чувствую его тепло и от этого почему-то хочется поежиться. - Пойдем, еще одно место покажу. Овечек любишь?

— Ове… что? Ты меня в закрытый зоопарк везешь что ли?

— Типа того. Тебе понравится.

На этот раз не дает мне самой лезть через забор - перебирается сам, ставит корзину на землю, а потом подхватывает меня под подмышки и легко поднимает почти на вытянутых руках. Мне нужно только немного поджать ноги, чтобы оказаться по ту сторону забора.

На секунду, когда «приземляет» рядом с собой, задерживает ладони у меня на боках.

Скользит вверх, до подмышек.

Большие пальцы заходят вперед, скользят по груди.

Я всхлипываю, глотаю рвущийся из горла намного более неприличный звук.

Меня атакует сумасшедшая смесь лайма и табака. И даже кажется, что вот сейчас у Дубровского точно сдадут нервы, но он только очень осторожно прикасается кончиком носа к моему - и отступает, чтобы поставить корзинку с черешней в машину, а я топчусь на месте, все еще ощущая его почти интимное прикосновение. Странно, но сейчас оно воспринимается в разы более горячо, чем все, что было между наим до этого момента.

Когда забираюсь в «Патриот», сарафан опять задирается. Слава на секунду задерживает взгляд на моих бедрах.

Черт, это уже не просто искры - между нами трещит, как высоковольтный провод.

У нас будет секс? Сегодня? Завтра? Или он и пальцем меня не тронет, пока я не скажу волшебное: «К черту фрэндзону, Дубровский?»

— Точно не устала, Би? - Слава заводит мотор, но не спешит выруливать, как будто ждет моей отмашки.

— Абсолютно нет. - Откидываю голову на спинку и, подумав, позволяю себе вольность скинуть сандали и забраться на сиденье с ногами, устраиваясь полубоком для лучшего обзора. Он ведь и так в курсе, что я буквально глаз с него не свожу. И у нас с ним это абсолютно взаимно.

Черешня на заднем сиденье пахнет так сладко, что я то и дело сглатываю слюну, пока «Патриот» Славы катит по грунтовке к полю. Солнце уже переползло за полдень, но на небе появились облака и жара как будто немного спала. Пока едем, из динамиков льется тот же инди-рок, который как будто склеивает этот день в одно бесконечное мгновение. Слава уверенно держит руль одной рукой, другой лениво постукивает по подлокотнику, и я украдкой пялюсь на его татуированные предплечья, которые вздуваются буквально от каждого движения. Мне нравится, что он абсолютно не комплектует по поводу не очень крутой машины, что ему вообще как будто плевать на фасад, потому что у него есть что-то намного более ценное.

— Ты что - и правда везешь меня в зоопарк, Дубровский? - Стараюсь чтобы голос звучал небрежно, но он все равно немного срывается - как после быстрого бега.

— Лучше, Би, - серебряные глаза на секунду цепляют мои, прежде чем вернуться к дороге. - Поле, овцы, тишина. Самое спокойное место на свете - и ты сейчас его увидишь. И забудешь, надеюсь, о своей работе.

Я со вздохом качаю головой.

Слав, я и так забыла, веришь? Как только села в твою машину - забыла вообще обо всем мире…

Но почему-то произнести это вслух снова не хватает смелости.

Работа, Юля, Резник, красавица Вольская остались где-то в другой жизни. Здесь, в Бугаево, ничего этого как будто не существует вообще. Есть только Слава - и мое сердце, которое колотится так сильно, что, кажется, заглушает льющуюся из динамиков музыку.

Мы паркуемся у старого деревянного мостика через ручей. Слава хватает из багажника плед, мою корзину с пирогом и бутылку вина. Я несу корзинку с черешней, чувствуя, как сарафан предательски липнет к бедрам - жара делает ткань почти невесомой, и я ловлю взгляд Дубровского, когда подол опять задирается, пока я шагаю по высокой траве.

— Би, я за твои ноги душу продам, - хмыкает, недвусмысленно лапая их взглядом. - Тормоза у меня работают не как у «Ниндзи», имей ввиду

Впервые в жизни у меня вдруг не хватает слов чтобы как следует огрызнуться, потому что от смущения горят щеки, а его недвусмысленно облизывающий нижнюю губу язык — как спичка, поджигающая остатки моего собственного терпения.

Когда я соглашалась на выходные с ночевкой, я, конечно, знала, что у нас может дойти до секса. Но мое собственное странное смущение и практически не сходящий с лица румянец, стали для меня полной неожиданностью.

Еще немного - и я правда забуду, кто из нас старше, боже!

Пока я отчаянно воюю с рефлексией на тему возраста, Слава расстилает плед на траве, в тени огромного дуба, где поле тянется до горизонта, а овцы, пушистые, как облака, лениво жуют траву.

— Что? - Он с любопытством следит за тем, как я разглядываю их, практически не моргая.

— Впервые вижу живую овцу, - признаюсь без тени стыда.

— Не советую подходить ближе, Би, - посмеивается Слава, мягко, но настойчиво придерживая рукой мой нетерпеливый порыв. - Во-первых, тут как минимум пара охранников.

Присматривается, а потом, встав сзади, кладет руки мне на плечи и мягко поворачивает, указывая пальцем немного влево, где из травы торчат высокие собачьи уши. И еще одни - праве, на этот раз - лохматые, и как будто насторожено повернутые в нашу сторону.

— Ладно, поняла, - стремительно ретируюсь ему за спину, откуда все-таки делаю пару снимков на телефон. - А во-вторых? Они кусаются?

— Нет, Би, они просто крайне специфически… пахнут.

Дубровский морщит нос, а потом тянет меня на плед.

Я сажусь, поджав ноги, наблюдаю за тем, как достает бутылку розового вина и пару пластиковых стаканчиков.

— Ты же не пьешь за рулем, - дразню, приподнимая бровь, когда он наливает вино и протягивает мне.

— Не пью, - кивает, и наливает во второй минералку из маленькой бутылочки. Откидываясь на плед, подпирает голову рукой. - Но ты пей, Би. Тебе нужно расслабиться, а то ты немного нервная. Или это я тебя так завожу?

— Самоуверенность его боялась, - декламирую с легким нарочитым театральным пафосом.