Запрещенные слова. книга 2 - Айя Субботина

Я сглатываю, слушаю. Кусаю губу.

Говори мне свои пошлости, Дубровский, я от них тоже почти… кончаю…

— Не хочу терпеть до дома, Би. - Мягко «бодает» лбом мой лоб. - Или ты опять начнешь задвигать про фрэндзону, а?

— Неа, - мотаю головой и хрипло смеюсь, как чокнутая, потому что его слова - как бензин на мой внутренний огонь. - Не дождешься, Дубровский…

Мои руки тянутся к его лицу, кончики пальцев трогают щетину.

— Скажи это, - требует Слава, пока его большой палец медленно, мучительно медленно, очерчивает контур моих губ. - Скажи, что ты хочешь, чтобы я тебя выебал. Зафиксируем. Чтобы не сбежала.

Я вспыхиваю.

Ловлю его палец губами, прикусываю, ощущая на языке вкус его кожи, от которого моментально безоговорочно дурею. Это придает отчаянной смелости. И окончательно выключает тормоза.

— Хочу, чтобы ты меня выебал… Дубровский, - повторяю его приказ, и от этих грязных, запретных слов по телу прокатывается волна жара.

Он усмехается. Хищно, абсолютно довольно.

— Моя хорошая девочка, - шепчет. - На хуй тебя испорчу…

И снова целует, но на этот раз - медленнее, глубже, пробуя на вкус мое согласие.

Его руки начинают действовать. Легко, одним движением, спускает с моих плеч бретельки мокрого сарафана. Ткань соскальзывает вниз, обнажая грудь. Я задерживаю дыхание. Серебряный взгляд вспыхивает, Слава отстраняется на мгновение, чтобы посмотреть, а потом ладони накрывают мою грудь. Грубые, шершавые, но в то же время - невероятно нежные. Он сжимает, ласкает, большие пальцы очерчивают затвердевшие от холода и возбуждения соски.

Я запрокидываю голову, и из груди вырывается тихий, сдавленный стон.

— Нравится? - шепчет мне в шею, оставляя на кожа влажные, горячие поцелуи. - Нравится, когда не спрашиваю?

— Да, - выдыхаю. - Очень.

— Супер, - хмыкает с нотками триумфа. - Не люблю спрашивать.

Его ухмылка - как обещание ада и рая одновременно, и я хочу в оба, и можно - транзитом, и по замкнутому кругу.

Он наклоняется, проводит языком по моей груди, штанга в языке - теплый металлический шарик — задевает сосок, посылая разряды прямо между ног.

Я хнычу, ерзая на нем, чувствуя, как каменный член упирается в меня через шорты.

Машина скрипит, мои колени болезненно трутся об подлокотник, но это только подстегивает, добавляет остроты и запретности.

Мне все равно. Я просто хочу своего татуированного парня. Хочу быть такой же бракованной, как он, без стыда, только с ним.

Он снова целует, одновременно приподнимая бедра и стягивая с себя мокрые шорты и боксеры. Я слышу шорох ткани, и как отстраняется. Открываю глаза. В его пальцах - маленький фольгированный квадратик, и я не могу сдержать смешок, хотя дыхание сбивается.

— Подготовился, Дубровский?

— Нет, Би, - он криво улыбается, и в его глазах пляшут черти. - Но молился, чтобы эта маленькая хуйня сегодня пригодилась.

Он рвет упаковку зубами, и я завороженно смотрю, как он раскатывает латекс по члену. Твердому, напряженному и готовому. Делает это как нарочно медленно, не отрывая от меня взгляда, как будто это - часть прелюдии. А я буквально дурею от того, как он готовит себя - для меня.

— Смотри на меня, Би, - берет за подбородок, прожигает взглядом.

Второй рукой отодвигает в сторону мокрую ткань моих трусиков, пальцы находят мои складки. Вздрагиваю, когда дотрагивается до меня там. Слава как будто знает, где и как нужно прикоснуться, чтобы я потеряла голову. Медленно, мучительно медленно, вводит в меня один палец, потом второй. Я уже настолько мокрая, что это слышно. Размазывает мою смазку по складкам, кружит вокруг клитора, заставляя извиваться на нем, как будто я танцовщица экзотики.

— Такая сладкая, - серебряные глаза наполняются пороком. - Так течешь… Хочу тебя попробовать… в следующий раз. Дашь полизать, ммм?

— Да. Да… - краснею и всхлипываю, и от того, как всхлипываю - краснею еще больше.

Он снова жалит мои губы безапелляционным поцелуем, пальцы начинают двигаться внутри. Быстро, умело, доводя до исступления. Я выгибаюсь, цепляюсь в его плечи, мое тело - натянутая струна, готовая вот-вот лопнуть.

— Уже, Би? - дразнит Слава. Его губы находят мое ухо, прикусывают. - Такая нетерпеливая.

— Слава… пожалуйста…

— Можешь кончить дважды, Би. - Он не останавливается. - Давай, кайфанешь же, а я - сдурею.

— Я хочу тебя, Дубровский. - Сжимаю пальцы в его волосах, оттягиваю голову, немножко, но все же нависая над ним всей своей голодной яростью. - Тебя.

Он усмехается, очевидно, полностью удовлетворенный моей реакцией.

Вынимает пальцы и, не давая опомниться, приподнимает мои бедра.

Чувствую, как головка члена упирается между складками. Горячая, твердая и влажная от моей смазки.

Он входит тут же. Без долгих прелюдий.

Резко, глубоко, одним мощным толчком, выбивая из меня воздух и сдавленный крик.

Член такой большой, что заполняет полностью, до отказа.

Мы оба замираем на несколько секунд, привыкая к этому ощущению.

Теснота, жар, пульсация. Я чувствую его внутри так сильно, что от натяжения покалывает кожа.

— Блять… - выдыхает мне в губы. - Блять… Би…

И начинает двигаться.

Грубо, быстро, яростно. Он не занимается со мной любовью - он меня трахает.

Так, как я хотела. Так, как мне было нужно.

Каждый толчок - как пронзающий все тело удар тока. Я шире - насколько позволяет машина и сиденье - расставляю ноги, отвечаю на его движения своими - жадными, нетерпеливыми. Навстречу.

Окна машины запотевают, мир за ними исчезает, полностью растворяется в потоках дождя.

Есть только мы, наши тела, стоны и скрип кожаных сидений.

— Моя блядская испорченная Би… - рычит, и его бедра с силой вколачиваются в мои. - Пиздец, ты охуенная…

Ускоряется, его движения становятся рваными, отчаянными.

Член растягивает меня, заполняет до предела, и это так остро, что я прикусываю губу до крови. Машина тесная, мои колени цепляются за сиденье, но Слава крепко держит меня за бедра, насаживая на себя, как игрушечную.

Я всхлипываю на первой сладкой судороге, в ответ на этот звук Слава вгоняет глубже, до синяков сжимая бедра в ладонях. Шепчет мне на ухо грязные, пошлые слова, описывая, что он чувствует, что еще хочет со мной сделать. И я отвечаю ему тем же, сбрасывая с себя последние оковы стыда и приличий.

— Мой Дубровский… мой… мой… - стону, утопая в его напоре.

Он смеется, низко, по-звериному, и ускоряется.

Моя грудь подпрыгивает, сарафан сполз