Любовь моя, Анайя - Ксандер Миллер

Тут появилась внучка Зюлю с бутылкой одеколона и вылила на ладонь бабушке маленькую лужицу.

— Делай все, как велит жена, — продолжала Зюлю, запустив пальцы в волосы жениха. — А когда она окажется в положении, веди себя так, будто у тебя двое детей.

Анайя вымылась в доме мадам Зюлю, и кузина помогла ей надеть платье. Бесконечный кружевной шлейф заставил ее понервничать. Рукава прилагались отдельно, их нужно было пристегивать в самом конце. Когда невесту наконец удалось нарядить, Надин любовалась ею до тех пор, пока из глаз у нее не полились слезы.

— Просто ты такая красивая, — пролепетала она.

Местная парикмахерша нанесла последние штрихи, уложив косички Анайи узлом на правой стороне головы, закрепив их заколками и вытянув кончики. С противоположной стороны, за левое ухо, она вложила красный гибискус и подержала зеркало, чтобы невеста оценила результат.

В сумерках появился Пикан, нарядившийся как не вышедший ростом бизнесмен. Просторная рубашка болталась на его тщедушном теле, точно парус, прильнувший к мачте. Пикан испортил себе зрение, охотясь на черепах в знаменитом проливе Тортю, и его водил за собой старый бойцовый петух по кличке Ти-Зом — Пистолетик. Лишь только войдя в дом, петух тотчас направился к Анайе и спокойно просидел возле нее до конца предсвадебных приготовлений.

Пикан объявил Озьясу, что это хороший знак.

— Ти-Зом отлично разбирается в людях, — сказал он.

Бос-Те-Бос и Тикен украсили двор рождественскими лампочками. В сумерках, когда их подключили к линии электропередач, холм ярко засиял над городом. Гости зааплодировали. Участок Озьяса, мерцавший зелеными, красными и белыми огоньками, был виден из трущобу подножия горы. Кто-то самовольно позаимствовал в методистской церкви дорожку из центрального прохода и положил ее на траву. По обеим сторонам дорожки стояли разнокалиберные стулья: из потрескавшегося пластика, фамильные столовые комплекты красного дерева, миниатюрные плетеные кресла, изготовленные кустарями-горцами. Гости сидели на них в разных позах и в гробовом молчании терпеливо ожидали начала церемонии.

С наступлением темноты свадебная процессия выстроилась торжественными парами, включая Пикана, который вышагивал рядом с петухом. Колокольчики у шпор птицы возвестили о начале церемонии. Зо шел вместе с Озьясом; старик был одет в тот же костюм, в котором вступил в брак со своей покойной женой в восемьдесят первом году: из коричневого полиэстера, с оранжевым шерстяным галстуком. Костыль был украшен белыми и красными ленточками, и Озьяс элегантно одолел проход за шесть плавных взмахов.

Внучка мадам Зюлю рассыпала белые лепестки жасмина перед шествием невесты, которое возглавляла Надин. За ней шла Анайя в свадебном платье. Мадам Зюлю в наряде неоновых цветов — ярко-оранжевом платье и зеленых серьгах-кольцах — исполняла роль посаженной матери.

Пикан начал церемонию со сказки про Тезена[104], которая начиналась так:

— Жила-была девушка, которая влюбилась в рыбу…

Старик вкратце пересказал историю острова, поведав, как обитали на нем племена тайно с их каноэ и музыкой, потом европейцы с их сахарным тростником и бичами, а теперь живут гаитяне, которые никогда не покидали его и не покинут. Он напомнил собравшимся, что они унаследовали две вещи — кровь африканцев и землю тайно — и обязаны что-то сделать, чтобы объединить их, если хотят существовать и дальше. Пикан говорил о любви — во всем мире в целом и на острове в частности, заметив, что она не слишком отличается от страны к стране. Прежде чем начать обряд, Пикан спросил, не возражает ли кто против этого брака, и тут подал голос сам Зо:

— Отец Анайи его не одобряет.

— Что вызывает у него возражения?

— Моя бедность, — ответил Зо.

— Насколько ты беден?

— Мне не принадлежат даже эта тележка и этот маленький домик.

Гости воззрились на повозку, потом перевели взгляды на хижину.

— Покажи мне руки, — сказал Пикан.

Зо поднял руки.

— Они твои?

— Конечно.

— А ноги?

— Тоже.

— Твое единственное богатство — твоя жизнь, — заключил Пикан. — Если кто-то предложит тебе больше, он солжет.

Затем он велел жениху и невесте взяться за руки и нараспев произнести длинную клятву в вечной верности их душ.

Подарки молодожены получали в хижине. Босс Поль и его бригада поднесли коробку соленого конга — сушеного угря, регионального продукта Жереми, и полный ящик белого вина, которое так любила Анайя. Новобрачная поблагодарила строителей и заверила их, что все, что останется после праздника, будет выпито в течение медового месяца, который продлится до конца ее зимних каникул.

Внучка мадам Зюлю презентовала вышитые носовые платки. Это был старинный обычай, и Зюлю до сих пор его соблюдала. Платки были белые, с кружевной каймой и вышитой надписью: «А. и З. 1 января 2010 года».

Несмело приблизился Озьяс, вмиг потерявший дар речи. Ему жаль, наконец вымолвил он, что мадам Ти Клис не дожила до этого дня и не познакомилась с Зо и Анайей, потому что она непременно полюбила бы их обоих, как собственных детей. Старик объявил, что они могут жить у него сколько угодно, а он эгоистично надеется, что они останутся навсегда. Затем, словно спохватившись, он сунул руку в нагрудный карман и вручил Зо американскую купюру в сто долларов, тем самым удвоив наличный капитал бедного рабочего.

Затем молодые присоединились к гостям уже как муж и жена, и все принялись за еду. Угощение включало в себя чаны риса с красной фасолью и голубиным горохом, легюм[105] с козлятиной и восемь цыплят в восьми разных соусах, а также спиртное в ведрах со льдом, два полена дус макос и дюжину бутылок рома. Озьяс встал, опершись на костыль, поднял бокал и произнес речь:

— Мой отец разводил корнеплоды. Он был огородником. Научил меня выращивать маниок, ямс, малангу[106]. Но отец разорился. А Ти Клис, когда я встретил ее, растила кофейные кусты там, далеко, — он махнул рукой, — на равнинах за Шапатьо. У нее были и хлебное дерево, и манго, и калебасовое дерево, и кокос. Она обзывала меня недоумком, и моего отца тоже. Зачем каждый сезон сажать корнеплоды, а через три месяца выкапывать их, когда можно один раз посадить дерево и собирать урожай двадцать лет? По правде говоря, — продолжал он, — с первого взгляда Зо мне совсем не понравился. Только явился из захолустья — и уже рубит последние деревья на острове. Сначала я дал ему работу, только чтобы спасти деревья. Но я его полюбил, — справившись с собой, Озьяс снова заговорил высоким, сдавленным от волнения голосом. — Я любил очень немногих мужчин в своей жизни. Своего отца. Покойных братьев. У нас с Ти Клис никогда не было детей. — он поперхнулся. — Но