Любовь моя, Анайя - Ксандер Миллер

на Черной горе был Ти Папа́ Пика́н, местный знахарь, известный своей coco makak, клюкой, творившей за его спиной чудеса. Она была непредсказуема и с равной вероятностью могла как дать под зад своему хозяину, так и принести воды из колодца для приготовления пищи, но чаще всего Ти Папа пользовался ею, чтобы развлекать детей. Пиканом его прозвали оттого, что для изгнания недуга из больного ему требовалось столько же времени, сколько нужно, чтобы ввести в руку инъекционную иглу — piki. Не то чтобы его лечение не причиняло боли, просто оно было милосердным — то есть быстрым.

В юности Пикан был приверженцем Ленгленсу, духа, который порой напивался и пожирал стекло. Если вы поднесете ему ром и сигареты, Ленгленсу может открыть вам будущее, а может и посмеяться над вами. Однако к старости Пикан угомонился и теперь славился неизменным благодушием, потому что был самым черным обитателем Черной горы, а еще потому, что утверждал, будто ему известна подлинная история африканских племен, вывезенных на Гаити в качестве рабов. За скромную плату Пикан мог, тщательно изучив ваши коренные зубы, определить, кто вы по происхождению: фон, дагомеец, йоруба или кто-то еще.

Жил Пикан на холмах, неподалеку от участка Озьяса, и старики вечно препирались друг с другом. Они целыми днями валялись в слоновой траве и спорили, кто из диктаторов хуже: доминиканец Рафаэль Трухильо или гаитянин Франсуа Дювалье[98].

— Возможно, Трухильо много награбил и многих убил, — сказал Озьяс, — но у них, по крайней мере, есть гидростанции и электричество.

— А, — махнул рукой Пикан, — ты сам не знаешь, о чем говоришь. Тамошние крестьяне такие же босяки, как наши.

Зо сторонился их бесконечных пререканий. Его тоска по Анайе служила для двух старинных друзей любимой темой для насмешек, и всякий раз, когда молодой человек оказывался поблизости, они принимались подтрунивать над ним.

Помимо пристрастия к петушиным боям и исполнения обязанностей местного угана — жреца вуду, Пикан славился своим пикацизмом[99] — он дегустировал землю.

Дважды в неделю он открывал лавку на рынке Куабосаль в центре города и занимался этим своим ремеслом. В такие дни Зо бесплатно спускал с горы странный товар угана, сажая в тележку и самого старика.

Устроившись на рыночной площади, Пикан пробовал образцы почвы, которые ему привозили со всех концов острова, и сообщал клиенту, сколько в ней азота и какие минералы преобладают на его участке. Он советовал, что предпочтительнее выращивать на небольшом клочке земли: сахарный тростник или бананы. Мало-помалу Пикан начал ощущать на вкус перемены, происходившие на острове.

Фермер-рисовод привез ему с Артибонитского плато миску земли, напоминавшей по вкусу железную руду. Водитель грузовика, искавший пригодный для продажи гравий, принес образец, от которого у Пикана началась сернистая отрыжка. Кислая почва под кустарниками вокруг Моль-Сен-Николя приобрела щелочной привкус и теперь превращалась в плотную глину, после которой приходилось полоскать рот лимонадом.

— На севере бокситы! В Леогане фосфор! Такое ощущение, будто остров перерождается.

Клиенты же просто хотели знать, что им сажать у себя всаду.

— Не знаю, — признавался Пикан. — У острова такой привкус, будто он обратился в пепел.

Зо застал старика на рынке Куабосаль за пустым прилавком. В течение месяца Пикан предсказывал потрясения и катастрофы, всемирные перемены в распределении полезных ископаемых, обвал центрального плато, и в результате у него не стало клиентов. Перед ним лежали только ложка и тарелка с несколькими образцами почвы.

— Пообедаем? — предложил Зо. — Почему дела идут так плохо?

— Потому что люди не хотят слышать правду, — ответил Пикан. — Они хотят услышать, что их новый участок подходит для бананов или что у них под домом зарыты пиратские сокровища.

— А ты им что говорил?

— Бананы или сахарный тростник — не имеет значения. Весь остров вот-вот потерпит крушение, как корабль.

— И что же нам делать?

Пикан покачал головой.

— Разве ты не должен сейчас бежать в Бельвиль[100]? — спросил он. — Озьяс знает, что ты здесь?

— Пускай старику и принадлежит бруэт, но не бруэтье.

— И ты проделал такой путь, чтобы сообщить мне об этом?

Зо объяснил, что пришел просить Пикана провести церемонию бракосочетания.

— Да ну? Ты женишься? И на ком же? — он помолчал. — Быть того не может.

— Я сделал предложение, и она ответила «да».

Пикан вышел из-за прилавка и придвинулся к Зо настолько близко, что ощутил запах шампуня из ветивера, который старик изготовил для себя.

— Она согласилась стать твоей женой?

— Да.

— Мы говорим об одной и той же девушке?

— Так ты нас поженишь или нет?

Пикан потер подбородок.

— Я-то думал, чтобы ее уговорить, не хватит и целого мира.

— Может, я пообещал ей весь мир.

— Значит, ты солгал.

— Просто скажи, сколько ты возьмешь за это, — сказал Зо, — и возьмешься ли вообще.

Пикан запросил два фунта свежеобжаренного кофе Озьяса.

— У Озьяса лучший на острове кофе, только не вздумай передавать ему это.

Слова Пикана все же были переданы Озьясу, однако комплимент не произвел на него должного впечатления.

— Этот олух целыми днями жрет землю на рынке Куабосаль. Что он вообще может понимать во вкусе и аромате?

— Мы будем его первой парой в новом году, — сообщил Зо.

— А какой будет год?

— De mil dis[101].

Озьяс посчитал на пальцах.

— Уже через пятнадцать дней! Он сумасшедший!

Первым человеком, к которому Озьяс обратился за помощью, была его соседка мадам Зюлю, дородная астматичка, которая тотчас заявила, что их ждет грандиозное празднество, какого на Мон-Нуа давненько не видывали.

— Свадьба в канун Нового года — не лучшая затея. Но не забывай, что на следующее утро — День независимости[102]. — Мадам Зюлю считала дурной приметой отказывать кому бы то ни было в празднике и пообещала приготовить дюжину горшочков традиционного тыквенного супа — жуму. — Нам понадобится целая коза. И две дюжины тыкв.

Друг Зо Сабаля Лафортюн согласился предоставить для различных надобностей свой пикап, если ему оплатят бензин. «За рулем только я», — добавил он. Сабаля водил таптап по Петьонвилю. Он ежедневно мотался из района холмов к городу и обратно, стараясь совершить как можно больше рейсов до наступления темноты. Сабаля называл свой пикап, древний «датсун» с пробегом в полмиллиона миль, «шери дуду» — «душечка» — и безумно его любил.

Подготовку начали перед Рождеством с закупки непортящегося товара: колы, сластей, разновидностей спиртного, о которых раньше даже не слышали, десятков бутылок рома, тыкв. Приобрели дюжину упаковок пива, внесли задаток за бутылки и везли их с величайшей осторожностью, словно это были яйца.

Тридцатого декабря