Любовь моя, Анайя - Ксандер Миллер

к морю. Озьяс сообщил, что построил эту холостяцкую берлогу пятьдесят лет назад. Домик был сооружен в традиционном стиле: опорные столбы из местных пород дерева, стены из клиса — переплетенных листьев кокосовой пальмы, покрытых легкой штукатуркой. Из-за того что почва на Мон-Нуа была красная, штукатурка приобрела ярко-розовую окраску и в ярких лучах послеполуденного солнца сверкала гипсовыми вкраплениями. Единственная дверь выходила на море, и Озьяс объяснил: это чтобы дышать морским бризом.

— Он будет гулять тут у тебя все лето.

Затем хозяин распахнул ставни, и мужчины осмотрели полутемный kay[87] площадью двенадцать квадратных футов, с земляным полом и кухней, расположенной на улице, у стены дома, так чтобы во время готовки можно было любоваться морем, находившимся внизу, на расстоянии тысячи восьмисот футов. Зо обнял старика и сказал, что это все, что ему нужно, чтобы начать жизнь.

— А как насчет работы? — спросил Озьяс. — Ты даже не поинтересовался жалованьем.

— Ну и какое у меня будет жалованье?

— Нищенское, — ответил старик. — Разве только проявишь настоящее усердие.

Озьяс поведал Зо, что в прежние времена, когда вдоль бульвара Гарри Трумена швартовались американские корабли, он сколотил небольшое состояние, возя на рынок товары.

— У тебя есть грузовик? — удивился Зо.

— Для грузовика нужен бензин, мой мальчик. На какие шиши я буду его покупать?

— Тогда осел?

— Перед тобой величайший бруэтье Порт-о-Пренса. То есть я был им до того, как пришлось уйти на покой.

И Озьяс потряс своей культей.

Бруэт[88] — простейший вид наземного транспорта: плоская тележка, балансирующая на двух грузовых колесах. Бруэтье назывался человек, тащивший эту повозку при помощи одной только грубой физической силы. Озьяс называл себя «гужевой силой» и жаловался, что все, что он заработал таким образом за годы труда, — катаракты на обоих глазах и мощная голень тяжелоатлета. В качестве доказательства он продемонстрировал Зо уцелевшую ногу и дал пощупать выпуклые мышцы.

— Как ты лишился ноги? — полюбопытствовал Зо.

— Самым нелепым образом, — ответил Озьяс. — Порезался, развозя гнилые kokoye[89] по району Канапе-Вер. Я и не знал, что все так плохо. Перевязал ногу старой рубашкой, но воняло от нее адски. К тому времени, когда я добрался до клиники, было уже слишком поздно, показалась кость. Ногу отняли в благотворительной больнице, и я очнулся в палате для ампутантов, — старик прищелкнул языком. — Эта потеря положила конец моей карьере.

Озьяс всю жизнь работал на других, и кроме костыля, который достался ему в обмен на ногу, единственной его собственностью был деревянный бруэт, с которым он ездил по городу целых тридцать лет.

Тележка Озьяса десяток раз списывалась, разбиралась и переоснащалась. Неизменной ее частью оставалась железная рама, служившая каркасом. Озьяс позаимствовал ее из шасси потерпевшего аварию грузовика «форд». Потрепанные боковины кузова, соединенные на концах гвоздями, скрепляли тележку с трех сторон. Днище было сделано из толстых деревянных досок разных размеров и форм, тщательно подобранных, просверленных, стянутых латунными кольцами, а затем скрепленных вместе стальной планкой, и привинчено к колесной оси от того же аварийного грузовика ржавыми болтами, снятыми с грузового судна, десяток лет пролежавшего на мелководье.

Шасси — проходившая под днищем Н-образная рама из спаянной американской стали — было жемчужиной повозки. Днище крепилось к поперечной перекладине шасси. Перекладина была продолжена и служила колесной осью. Ширина тележки составляла шесть футов, длина — шестнадцать, площадь днища равнялась девяноста шести квадратным футам. Повозка приводилась в движение одним человеком, который тянул ее при помощи двух длинных оглобель, закрепленных у него под мышками.

Приступили к обсуждению арендной платы за прокат повозки Озьяса. Старик предложил, чтобы это был определенный процент дневной выручки, и Зо согласился. Он сказал: десять. Озьяс попросил двадцать. Сошлись на том, что первые три месяца Зо будет отдавать за аренду тележки двадцать процентов, следующие три — пятнадцать процентов, а впоследствии — десять процентов в течение всего срока действия соглашения.

Озьяс предоставил в пользование Зо несколько старых горшков и другую утварь, но тот ни разу ничего не приготовил. Кончилось тем, что оба бобыля обедали вдвоем в доме старика или устраивались на улице между двумя домами на пластиковых стульях, которые Озьяс приносил из своей столовой. Вечером, после ужина, они с Зо сидели во дворе и наблюдали, как город постепенно тает в сумерках, а в заливе загораются огоньками стоящие на якоре огромные длинные суда. И пили из жестяных кружек обжигающий черный кофе.

Озьяс фанатично относился к двум вещам: бруэту и кофе. Он покупал мешки с зелеными зернами у Дарлеза — посредника, имевшего эксклюзивный доступ на фермы в горах за Бель-Ансом, на южном побережье. Озьяс настаивал, что это лучший кофе в мире. Он бы не стал покупать сырье ни у кого другого. Старик сам обжаривал зерна в доставшемся ему по наследству медном ковшике — ровно до того момента, когда они почернеют и вспотеют. Задача Зо состояла в том, чтобы раздробить обжаренные бобы дном алюминиевой кружки, просеять получившийся порошок через москитную сетку и оставшиеся крупные частицы снова измельчить. После этого Озьяс принимался варить свой знаменитый ayisyèn bleu, гаитянский синий, — кофе черный, словно нефть.

Озьяс не верил в электронику, у него ее почти не было. Он утверждал, что холод из холодильника вызывает рак, а рак — медленную смерть, он это точно знает, потому что от рака умерла его жена. Мадам Ти Клис пятнадцать лет торговала прохладительными напитками из холодильника, и Озьясу не требовалось других доказательств, чтобы навсегда осудить всю электронику.

— Ее прозвали госпожа Крупинка, потому что она была крошечная, — рассказывал Озьяс про свою жену. — Четыре фута ростом и легче односпальной кровати, — он раздвинул на дюйм большой и указательный пальцы. — Но, боже мой, ты бы не рискнул ввязываться с ней в драку, о нет.

И Озьяс поведал Зо, как мадам Ти Клис прославилась на всю гору тем, что повздорила со священником, когда тот принимал ванну, голый и весь в мыльной пене.

Озьяс с женой начали семейную жизнь в маленьком домике, где теперь обитал Зо.

— Но крыша протекала. Потом в опорных столбах завелись термиты. Мадам Ти Клис хотела большой каменный дом, хотела детей. Ей казалось, что, если мы построим несколько комнат, детишки станут появляться парами, чтобы занять свои места.

Был построен новый дом, именно такой, как описал Озьяс, из шлакоблоков. Он стоял вплотную к дороге. В доме было три комнаты, но дети так и не появились. Небольшая пристройка в передней части служила лавочкой, где мадам Ти Клис продавала напитки.

— Ей нравилось торчать