Любовь моя, Анайя - Ксандер Миллер

вслух. Единственным человеком, которого Анайя когда-то любила с такой же нерассуждающей страстностью, была ее мать. Смерть Розалин лишь закалила девушку, сделав ее невосприимчивой к поверхностным чувствам, и с тех пор она казалась недосягаемой. Отец Анайи годами безуспешно пытался завоевать неприступную крепость, которую осаждал десять лет, добиваясь дочерней привязанности. Но именно Зо суждено было забраться на эти стены и проложить себе путь через окно. Своей горячностью и искренностью он внушил Анайе то самое чувство, которое она изо всех сил пыталась сдержать с помощью разума и расчетливости. Впервые в жизни девушка узнала, что такое тоска. Она томилась по далекой стране, которой она принадлежала, и страной этой были объятия Зо, а новая жизнь в Порт-о-Пренсе весьма походила на ожидание.

* * *

С тех пор как Леконт впервые позвонил, чтобы сообщить, что Анайя приедет погостить в Жювана, Дезмонд Тессьер готовился заключить племянницу в объятия. Единственная дочь его младшей сестры Анайя всегда занимала особое место в сердце судьи. Но когда она вышла из машины с беззаботным и одновременно воинственным видом, точно таким же, как у Розалин в этом возрасте, Тессьеру тотчас расхотелось ее обнимать. Он сунул руки в карманы и пошел навстречу дочери и племяннице по посыпанной гравием аллее.

— Над чем смеялись, девочки? — спросил он.

Надин повернулась к кузине.

— Я тебе не говорила? Это самый назойливый человек в Порт-о-Пренсе. Все-то ему надо знать.

— Дурная судейская привычка, — усмехнулся Тессьер, но его уже не слушали.

Анайя поднялась на веранду и обняла тетушку. Миниатюрная Мари-Мишлен в свои пятьдесят пять выглядела весьма моложаво: лицо в форме сердечка, с заостренным подбородком, казалось совсем девичьим. Мари была такая низенькая, что ей пришлось встать на цыпочки, чтобы племянница ее расслышала.

— Надеюсь, ты останешься у нас на какое-то время, — сказала она.

Приезд Анайи походил на праздник. Атамиз приготовила ее любимую уличную еду — пирожки с соленой рыбой, подаваемые с лаймовым соусом, и девушка расцеловала кухарку в обе щеки. Тессьер предложил выпить, и Анайя заказала ром со льдом.

Надин попросила ром с лаймом и содовой.

— Какой еще ром с содовой? — воскликнула Мари-Мишлен. — Анайя получит все, что пожелает. А ты будешь пить грейпфрутовый сок.

Анайя расположилась на кожаном диване кремового цвета, скрестила ноги, приняв безукоризненную позу, и стала потягивать ром из прозрачного стакана. Тессьер, потрясенный тем, как сильно она похожа на мать, сообщил об этом племяннице. Анайя поинтересовалась, была ли ее мама из тех дочерей, которые беспрестанно разочаровывают отцов, и Мари-Мишлен ответила утвердительно.

— Невозможно было не разочаровать Мелетюса Тессьера. Это был сущий тиран. Расскажи ей, что произошло, когда Розалин решила стать медсестрой, — обратилась она к мужу.

Дезмонд пил холодное пиво «Престиж» из бутылки.

— Она, не сказав нам ни слова, подала заявление в училище и однажды вечером вышла к ужину с извещением о приеме.

— И что случилось? — спросила Надин.

— Последовала ужасная сцена. Папа пригрозил лишить ее содержания.

— Все было гораздо хуже, — возразила Мари-Мишлен. — Мне ли не знать. Ведь мы с Дезмондом только что поженились и жили в доме его отца. Мелетюс заявил Розалин, что в конце концов она останется без средств к существованию и заболеет туберкулезом. Он поклялся, что не даст ей ни гроша, — она бросила на мужа обвиняющий взгляд. — Разве они не должны знать, что за человек был их дедушка?

Тарелка с пирожками наполовину опустела. Мари-Мишлен отправилась спать. Анайя выпила еще немного рома, а затем стакан воды по требованию Тессьера. Судья думал, что, перед тем как приступать к занятиям, племянница пожелает обустроиться, но оказалось все наоборот. Семестр уже начался, и Анайя не хотела отставать.

В конце вечера девушки принялись вспоминать давнюю поездку в мятежную цитадель Лаферьер[80] — мощную крепость на севере страны. Дело было летом, Леконты и Тессьеры вместе выехали из Порт-о-Пренса, побывали на пляже в Лабади, остановились на ночлег в отеле в Мило. Утром посетили крепость на вершине горы. Девочки ехали верхом на ослице, кличку которой не смогли вспомнить.

— Вам было шесть и восемь лет, и вы сидели в одном седле, — сказал Тессьер. — Ослипу звали Царица Савская.

С этими словами судья оставил их, наказав идти спать. В конце концов девушки поднялись в комнату Надин и улеглись на одну кровать.

— Сколько раз мы умоляли твоего отца отпустить тебя к нам! — сказала Надин, целуя кузину в лоб. — И вот наконец ты здесь!

Надин рассказала Анайе, что большую часть прошлого учебного года жила в квартире в центре города вместе со своей одноклассницей. Это был лучший год в ее жизни. Квартира находилась недалеко от школы, и после уроков к ней в гости приходил один мальчик. Но потом, когда одноклассница наконец получила американскую визу и уехала в Нью-Йорк, судья заставил дочь вернуться домой.

— Ему была невыносима мысль, что я останусь в квартире одна, — объяснила Надин. — Но теперь ты здесь. — Девушка рассматривала приезд кузины как долгожданную возможность вернуться к самостоятельной жизни. — Папа хочет, чтобы у меня была соседка, которой он сможет доверять. К концу недели мы уже будем жить на улице Монсеньора Гийу, — пообещала она.

* * *

На следующее утро судья Тессьер спустился к завтраку в свободных кремовых брюках и персиковой рубашке. Обе девушки, уже сидевшие за столом, расхохотались, увидев его.

— Я называю это новым карибским стилем! — воскликнула Надин.

— Дочка хочет поиздеваться, — сказал Тессьер, усаживаясь за стол, — но мне даже нравится. Факт, что я самый элегантный судья во Дворце правосудия.

— Невелика заслуга, — усмехнулась Надин. — Тебе не кажется, что он похож на фруктовое мороженое?

На завтрак подали тонкий омлет, ломтики грейпфрута и горячий кофе.

Надин отправила в рот сразу половину омлета.

— Надо поторопиться, — заметила она. — Путь неблизкий, на дорогах кошмар.

После завтрака сели в машину, и шофер выехал на авеню Ламартиньер, спускавшуюся с горы в направлении моря. Надин жаловалась на вечные пробки на авеню Анри Кристофа. И проклинала светофор на перекрестке улиц Гау-Гину и 33-й Дельма́[81]:

— Единственный светофор во всем городе — и каждое утро мы обречены на красный свет!

Она на чем свет стоит честила выбоины, велосипедистов, мототакси, торговцев кукурузным хлебом.

— Ты хуже придирчивого судьи, — заметил Тессьер, оборачиваясь к дочери с переднего сиденья. — А доводы у тебя серьезные. Трудно проделывать такой путь каждый день.

— Дважды в день, — поправила отца Надин. — Ведь приходится еще возвращаться.

Надин училась в уэслианской[82] христианской школе Карфур-Фей. Ее высадили на улице Бекассин, за собором Сен-Жерар. Она еще раз