Любовь моя, Анайя - Ксандер Миллер

Колибри и Соломон попрощались с Зо на палубе, но Бостон сошел вслед за ним на берег.

— Что у тебя в карманах? — спросил капитан.

Зо извлек из рабочих штанов жалкий комок купюр.

— Судя по всему сказанному тобой, девушка, которую ты ищешь, привыкла к определенному комфорту.

Бостон порылся в карманах рваных шортов, вытащил пачку банкнот и отсчитал две тысячи гурдов.

На борту «Акулы» Колибри покачал головой.

— Нет смысла финансировать этого дурня, капитан, — крикнул он. — Даже Медсен Фей признал его безнадежным.

— Нет, Колибри. Фей признал его безнадежным романтиком, а это совсем другое дело. — Бостон снова обратился к Зо. — Ты не боишься труда, и это самое главное. Ступай, найди себе работу, подкрепись немного. И не влюбляйся так сильно, чтобы не замечать, что пошел дождь.

Молодой человек покинул пристань и зашагал по оживленным столичным улицам. День выдался жаркий и солнечный, и Зо мечтал о морской прохладе. На бульваре Гарри Трумена был затор, и ему пришлось пробираться между бамперами вставших таптапов[77] и грузовиков. Зо миновал низинный рыночный квартал и стал подниматься по разбитым дорогам на холмы. Бостон оказался прав: до того места на холмах, в районе Черной горы, которое Зо присмотрел себе для жилища, было далеко.

Парень проделал весь этот путь пешком, не имея при себе ничего, кроме мешка с одеждой, мыльницы и штыковой лопаты, которую Босс Поль выдал ему из строительных запасов. К внешнему боку сумки были привязаны гладилка и каска. На каждом перекрестке Зо осведомлялся, как добраться до Мон-Нуа, и ему все время указывали вверх, на холмы. Он дошел до улицы Кенскофф и остановился в вечернем тумане под карибской сосной. Когда он спросил у какой-то женщины, не Мон-Нуа ли это, та наконец кивком указала вниз.

— Ты забрался слишком высоко, — сказала она.

2

Судья Дезмонд Тессьер жил чуть дальше Петьонвиля, в зеленом пригороде Жювана. Он был ботаником-любителем, специалистом по тропическим растениям, и прославился своим замечательным садом. Кроме всем знакомых раскидистых манго и хлебных деревьев Тессьер культивировал персики из Джорджии, три сорта авокадо и кешью. Он привез декоративные кусты из Бразилии и Венесуэлы, а также редкую карибскую сосну, пересаженную с холмов Кенскоффа[78].

Длинная, мощенная кирпичом подъездная аллея, попетляв в тропических зарослях, выводила к особняку, который в семье любили называть Ке-Жарден — «Садовый дом». Он представлял собой квадратную в плане виллу с плоской бетонной крышей и широким парадным крыльцом; позади находился обрывистый склон, откуда открывался вид на весь Гро-Морн[79].

Судья Тессьер знал про Зо и Анайю еще до того, как Зо приехал в столицу: доктор Леконт предусмотрительно позвонил и сообщил, что посылает к нему свою дочь не столько затем, чтобы она закончила учебу в столичном университете, сколько для того, чтобы избавить ее от некой скверны, пустившей корни на побережье.

— От малярии? — спросил судья.

— Нет, — ответил Леконт.

— От тифа?

— Нет.

— Ты как будто имел в виду какую-то заразу.

— Кое-что похуже, — со значением проговорил Леконт. — Есть тут один рабочий… Представь, что твоя дочь… — он не находил нужных слов. — Я застал их в своем собственном доме. Но тогда я не мог просто обличить ее. Нет. Я собрал улики. Нынешним девицам палец в рот не клади, Дезмонд. К ним надо приходить, хорошо подготовившись. Прежде доказать виновность и уж потом предъявлять обвинения.

— И что за доказательства ты собрал?

— Железобетонные, — ответил Леконт. — Мой человек, Клод, видел их на пляже под одним полотенцем. Тот тип якобы давал ей уроки плавания.

— Что же ты сделал?

— Предложил найти другого инструктора.

Тессьер засмеялся.

— Я попросил Анайю больше не встречаться с ним и решил, что на этом все кончилось. А потом нашел его шлепанцы.

— Шлепанцы?

— Они усердно шифровались, но этот bourik забыл у нас дома свои шлепанцы. Я его тогда застукал, уж поверь. И ее тоже.

— Как Анайя это восприняла?

— В том-то и дело! Эта девица блудила напропалую, а на уступки пришлось идти мне.

— На какие уступки?

— Она практически заставила меня повысить ему жалованье.

— За уроки плавания?

Леконт вздохнул.

— Этот субъект работал у меня, Дезмонд. В Департаменте здравоохранения. На строительстве нашей новой клиники.

— А что он за человек? — спросил Тессьер.

— Как строитель — выше всяких похвал. Усердный работник, на ручищах мускулы как тыквы. Но как жених моей дочери?.. — Леконт вынужден был замолчать, подбирая слова. — Бывают бабники, бунтари, бандиты. Такие типы могут угрожать твоему спокойствию, Дезмонд. Но человек, которому нечего терять?

Доктор шумно выдохнул сквозь зубы и умолк. Потом поведал Тессьеру, как он устроил, чтобы Анайя закончила учебу в Порт-о-Пренсе:

— Пара телефонных звонков декану, рекомендательное письмо от Дади Мальбранша. Ее оценки говорят сами за себя. Я попросил их выслать мне ее расписание и по получении сразу же перешлю его тебе.

Вскоре после этого разговора, который Леконт закончил предостережением, что его дочь способна на неслыханную изворотливость, Анайя со всеми своими пожитками прибыла в дом судьи.

* * *

Она приехала вечером. Стоял август, на лужайке гнили перезрелые манго. Судья с женой Мари-Мишлен, дочерью Надин и кухаркой Атамиз вышли на веранду, когда к дому подъехал «лендровер» Леконта. Они услышали, что Анайя и водитель о чем-то спорят. Минуту спустя из-за машины вышел шофер с чемоданами.

— Демуазель сначала желает увидеть мисс Надин, — сказал он, занося чемоданы в дом.

Надин подошла к машине, открыла заднюю дверцу и села внутрь. Будучи на два года младше Анайи, она была очарована безрассудством во имя любви, которое, по ее мнению, проявила кузина. Надин вынесла решение прежде, чем Анайя закончила рассказ о Зо и Андре:

— Забудь обоих. Один голодранец, другой зануда.

— Бедность — не самое плохое в мужчине, — возразила Анайя.

— Да что может быть хуже?

Анайя положила руку на колено сестры.

— Лицемерие. Когда он говорит не то, что думает, — она достала из сумки письмо Зо и показала его Надин. — Я вылечила его от лихорадки хлорохином.

Надин прочитала письмо и спросила Анайю про секс. Анайя откинулась на спинку сиденья, прикрыла глаза рукой и закусила губу. Зо свирепый и покорный одно-временно, сказала она. Заниматься с ним любовью — все равно что приручать льва. Убрав руку и заглянув кузине в глаза, Анайя поведала Надин то, что поняла только за одиннадцать часов езды от Жереми до Порт-о-Пренса:

— Я влюблена в него.

Она впервые произнесла это