Любовь прямо по курсу - Триш Доллер

стол на четвертое июля огромными чашами с лобстерами, моллюсками и креветками. Для меня эти блюда были из разряда очень и очень дорогих, моя мама ставила их на стол в исключительных случаях, а люди на празднике матери Бена ели лобстеров, словно самую заурядную пишу.

Я кладу кусочек мяса в рот. Лобстер полит оливковым маслом и слегка кислит из-за лимона – вкуснее лобстера я еще не ела.

– У меня к этому другой подход, – говорит Кин. – Мой дядя Колум – ловец лобстеров, так что летом он нам ведрами привозил эту мелюзгу. Мне было четыре или пять лет, когда отец – тогда мы уже в третий раз за неделю обедали лобстерами – расколол панцирь лобстера и спросил: «Что, по-твоему, бедняки за этим столом сейчас делают?» И я, уже пресытившийся этим блюдом, ответил: «Снова едят гребаных лобстеров». Весь стол взорвался от хохота, потому что мы все тогда так думали.

Я тоже смеюсь.

– Конечно, отец меня сурово наказал за ругань, но мои слова до сих пор в ходу, когда бы кто ни спросил, что делают бедняки. Снова едят гребаных лобстеров.

– Какая интересная у тебя жизнь, – вздыхаю я. – Моя же такая… серенькая.

– Ну не знаю, не знаю. – Кин слизывает масло с большого пальца. – Сидишь сейчас на личном пляже, ешь ракообразное, которое еще несколько часов назад занималось своими делами под рифом…

– Моя сестра назвала меня эгоисткой.

– Прямо как моя старшая сестра Клэр. Ее мировосприятие почти не выходит за рамки полуострова Дингл, где живет наша семья. Она меня любит, но не считает мореплавание достойной профессией. К тому же я, на ее взгляд, никак не могу соблюсти должного соотношения между страданием и развлечением. Она смотрит на мой выбор со своей точки зрения и считает, что я живу неправильно. И не может даже предположить, что у меня на это иная точка зрения.

Я вдруг осознаю, что Кин Салливан – человек, которым пытался быть Бен. Мой парень планировал приключение, которое не собирался начинать, представлял жизнь, которую не собирался проживать. Вместо этого он качался на волнах лекарств и текилы. И теперь я совершаю путешествие с человеком, которым Бен мог быть. Должен был быть.

Все неправильно!

Изо рта вырывается всхлип, и я вскакиваю на ноги.

– Я… мне нужно… Сейчас вернусь!

– Анна?..

Я спешу прочь, увязая в песке. Не отвечая Кину. Не оглядываясь. У воды песок не расползается под ногами, и я срываюсь на бег. Остров небольшой, да и пляж не бесконечен, но я бегу, пока не начинает жечь легкие, а костер не остается далеко позади. Скорчившись на песке, я рыдаю.

От гнева.

От тоски.

По мужчине, которого я потеряла.

По мужчине, которым он никогда не станет.

Горло саднит, и голос садится.

– Ненавижу тебя! – Я уже говорила эти слова в адрес Бена после его смерти, но сейчас я больше не виню себя за это. – Да пошел ты! За то, что бросил меня! За то, что умер!..

Стадии горя случайны, непредсказуемы и закольцованы. Ты горюешь снова и снова. Я торговалась с мирозданием, которое не слушает. Я рыдала до отупения. Я уверила себя, что не смогу жить без Бена Брейтуэйта. Однако то, что я сейчас стою на коленях на песке пляжа, в четырехстах милях от дома, говорит об обратном: я могу без него. И это пугает.

Глава 14

Место, куда приземлиться

Вернувшись к нашему временному пристанищу, вижу, что Кин уже спит, костер прогорел до золотистых углей, а останки ужина исчезли. Я отсутствовала дольше, чем думала.

Вползаю в палатку, которая рассчитана на двоих, но теперь кажется слишком тесной.

– Приве-ет, – зевает Кин и сдвигает руку, чтобы освободить мне место рядом с собой.

Перегоревшая было ярость вскипает вновь. Хочется наброситься на Кина. Поцеловать его. Трахнуть. Использовать. Не для того, чтобы унять боль одиночества, а чтобы ранить в память о Бене. Вот только в Бимини это не сработало. И не Бену придется иметь дело с последствиями. Шрамы останутся на мне и Кине.

– Я совершенно расклеилась.

– Да, тебе нужно место, куда приземлиться.

И я приземляюсь, вытягиваясь возле Кина и укладывая голову ему на плечо. Есть что-то такое в Кине Салливане, отчего тянет уткнуться лицом ему в грудь и остаться так, в тепле и безопасности. Однако я боюсь шевельнуться, чтобы он не решил, будто я жду от него чего-то большего. Вместо этого я закрываю глаза и задумываюсь, насколько далеко разносится звук. Что Кин слышал?

– Прости, что я ушла. Мне…

– Ты не обязана объяснять.

– Расскажи мне что-нибудь.

– Что именно?

– Что угодно. Просто говори, пока я не засну.

Кин смеется, его грудь подергивается под моей щекой. Ткань рубашки мягкая, а от пальцев, лежащих на моем плече, исходит тепло.

– Ну, этого недолго ждать.

Я закрываю глаза, а Кин принимается рассказывать, как мать выбирала ему имя для первого причастия, потому что не могла доверить выбор сыну.

– …откровенно говоря, в то время я фанател по американскому рэпу, так что предложенное мною имя Тупак[11] было принято не очень хорошо.

У меня не хватает сил на смех.

– Какое имя она тебе дала?

– Алоизий.

– Ужас какой.

– Да уж. Загубила мою карьеру рэпера на самом корню…

– Кин?

– Да?

– Спасибо.

Он целует меня в лоб.

– Спи, Анна.

Я успокаиваюсь, сосредотачиваясь на мерном стуке его сердца.

Какое-то время спустя я просыпаюсь, все еще рядом с Кином, обнимая его. Нужно убрать руку…

– Ты уже проснулся? – шепчу я.

– Нет.

Я со смехом сажусь, расстегиваю дверь палатки и выглядываю наружу.

Горизонт золотится, небо затянуто предрассветной сизой дымкой.

– Ты вообще спал?

Сев, Кин трясет рукой, чтобы восстановить кровообращение. В солнечном луче пляшут пылинки.

– Немного.

– Пожалуйста, скажи мне, что я не храпела.

– Ты не храпела. Я просто не хотел двигаться, чтобы не разбудить тебя.

– И поэтому всю ночь не спал?.. – Я тру лицо руками и смаргиваю набежавшие на глаза слезы. – Можно ли быть еще милее?

Кин молчит. Краем глаза я замечаю, как подергиваются его губы.

– Вообще-то… можно.

Палатка словно становится еще меньше. Три года с Беном не сделали меня невидимой. Я всегда замечаю, когда мужчину влечет ко мне, вот и сейчас понимаю, что Кин имеет в виду. Я просто не знаю, что мне с этим делать. Вот уже десять месяцев… Мое сердце ухнуло в пятки, когда я осознала, что вышла из привычной колеи.

– Не знаю, как ты, а я хочу кофе