Возвращение - Галина Дмитриевна Гончарова

— Не знаю, Устя. Это как огонь. Черный, прекрасный… и меня к нему тянет. Неудержимо.

Устя невольно руку опустила, груди коснулась.

Неужто?

Черный огонек там горел, ровно и уверенно. Никуда не делся.

— Илюша… казнят. И ее, и тебя, смертью мучительной.

А в памяти — как Семушка умирал.

Глаза его отчаянные, кровь на губе запеклась…

Прости, царица. Не виноватый я, и ты не виноватая… прости.

И ее голос ответный, сорванный от слез… они весь день текли, не унимались.

И ты прости, Семушка. Меня казнить хотят, ты жертва невинная. Помолись за меня у престола Господня…

И стражи рядом. Всё они понимают, глаза отводят, в землю глядят. А сделать-то ничего и не могут. Самим на кол или на крест неохота. Страшно…

Как за двадцать лет страну в такой страх повергнуть? Чтобы дышать нельзя было, чтобы охватывало тебя липкое, черное… Фёдор справился.

Только Устя невиновна была, а вот Илюша…

— Может, в имение тебе уехать?

— Батюшка не отпустит.

Устя задумалась.

— Илюша, когда тебе на службу надобно?

— Завтра.

— Вот завтра вы и увидитесь, наверное?

Илья подумал о Марине.

О руках ее ласковых, о губах огненных, глазах бездонных…

И словно по хребту перышком прошлись, был бы собакой, так шерсть бы дыбом встала. Аж штаны натянулись, хорошо, рубаха длинная, срам прикрывает.

— Д-да…

Устя только головой качнула.

— Илюшенька, ты скажи ей, что жениться отец требует.

— Ты в своем ли уме, Устя?

— Скажи. И погляди, что она тебе отвечать будет. Я ж тебя не прошу расставаться с ней, обиженная женщина — что хочешь сделает. Просто скажи, что тебя оженить хотят.

— А как спросит — на ком?

— Ты ту невесту в жизни не видывал. Скажи — будет сговор скоро. Можешь? Имен не называй…

— Ты что, Устя? Ты о чем говоришь?

— О том, что разгневанная женщина много чего сделать может. Коли решит, что обидели ее, так и вдвойне. А за что тебе мстить? Батюшка все решил, ты и думать о таком не задумывался.

— И то верно. Думаешь сказать надобно?

— Обязательно. А как не скажешь, да она стороной узнает… отца в палаты пригласили. Скажет он слово не там или не так, мигом дойдет до чужих ушей.

Илья даже побледнел.

— Не думал я о таком-то, сестрица.

— Так подумай.

— Подумаю. И скажу.

* * *

— Как — живая⁈

Полетело в стену зеркало, за ним шкатулка. Впрочем, человека в длинном темном плаще, с накинутым капюшоном, гнев собеседника не испугал.

— Живая. Я за подворьем следил, там холопка померла, а боярышня жива-живехонька.

— Я же… ах ты, дрянь! Это та девка… она мне чужую кровь продала, не иначе!

— Надо было о том раньше подумать.

В стену еще и чернильница полетела. Потом гнев утих.

— И пусть! Холопок много! Не жалко! Только вот кровь боярышни…

— Неуж никого еще продажного не найдется?

— А ежели опять то же самое? Знаешь, сколько сил этот ритуал тянет? Это не муху прихлопнуть, это человека в расцвете сил со свету сжить! И она сопротивляется, тут кто хочешь сопротивляться будет!

— Да уж понятно, — закудахтало из-под плаща. — Кому ж понравится?

Ответом ему было злобное шипение. Словно громадной гадюке на хвост наступили.

— Тебя спроссссить зсссабыли!

— Да и не надобно меня спрашивать, — с тем же кудахтаньем отозвались из-под капюшона. — Надобно было кому умному поручать, а не дураку набитому.

— Вот и займись! Достань мне кровь Устиньи Алексеевны!

— Наново порчу накинешь?

— А когда и так?

— Не пойду. И глупо это! Это тебе не девок морить, подзаборных, это боярышня! И царевич на нее глаз положил!

— Как положил, так и уберет.

— Или ты его вырвешь?

— Не твое дело!

— Не пойду я кровь доставать. И тебе то не советую. Подожди немного, к весне успокоится, тогда и порчу навести можно будет. Тебе что надобно? Чтобы умерла она?

— Чтобы за царевича замуж не вышла. Видел ты ее?

— Ну так?

— Ви-идел… а я тебе другое скажу, то, чего ты не осознаешь, не поймешь. Она ему и деток родить сможет! И даже несколько!

— Ты… КАК⁈

— А вот так! Знаешь, что прабабка ее — волхва?

— Думаешь, в девке тоже сила проснулась?

— При встрече было такое. Есть в ней сила, есть…

— А кровь силой не напитана? Неуж неясно было?

— По крови сразу не поймешь, тем паче по старой.

— Так когда… на том и сыграть можно! Девка волховской крови, молодая, наглая, необученная… нет уж! Кровь добудем, а с порчей — погоди.

— Погодить?

— Для другого дела она потребна будет!

— Какого?

— Тебе ж хочется… — шепот был почти не слышен. А вот раздумчивое «хммммм» — так даже очень.

— Хочется, — теперь голос мурлыкал почти, и было это еще жутче шипения. — Хочетссся.

— Вот мы это и сделаем. И кровь достанем, и замуж она выйти может. А уж по осени, как затяжелеет она, а то и ранее…

Капюшон вплотную приблизился к собеседнику. Шепот был практически не слышен, но…

— Хорошшшо. Если это получится — я перед тобой в долгу буду.

— Я запомню.

* * *

Патриарх Макарий царицу Марину не переваривал.

Не баба — грех сплошной! Нельзя бабам такими быть! Им платком волосы покрывать положено, платья носить скромные, закрытые, мужчин не соблазнять, лиц не белить, не румянить… хотя последнего царице и не требуется.

И без того хороша, бесовка!

И преотлично о том знает! Гордится даже.

Вот и сейчас, прошла, ровно мимо стенки, не поклонилась, благословения не попросила… как такое можно стерпеть? Царица ж! За кем боярыни с боярышнями потянутся? То-то и оно…

— Безлепие творишь, государыня!

Остановилась Марина, на патриарха посмотрела, словно на пакость какую.

— Наново ты мне свои глупости рассказывать будешь? Успокойся, отче.

— Государь на богомолье поехал, а ты, царица? Нет бы тоже в храм сходить, а ты…

Марина только рассмеялась, глухо, гортанно. Другой кто о грехе подумал бы, патриарх же… не тот у него возраст, чтобы в грех впадать. А вот посохом бы ее