Воля владыки. У твоих ног - Рия Радовская

Ворчание стало громче и… довольней?

Под ладонью вибрировало, урчало, как хорошо прогретый мотор мощной машины. Хотя нет, сравнивать этого прекрасного зверя с пусть тоже прекрасным, но все же изделием рук человеческих было… кощунством, пожалуй.

Адамас с каким-то удивительно величественным выражением морды закрыл глаза, будто судья, выносящий приговор. Этому — жить, а этому — умирать. Он позволял незнакомому человеку трогать себя, прикасаться к своей роскошной шерсти, брал от жизни то, что хотел в данный момент. А Лин откуда-то знала, чувствовала, что анхи из сераля нечастые гости здесь. Даже нет, не так — здесь, наверное, могла бывать Лалия, но больше — никто. Вспомнился тот давний — всего несколько дней назад, а казалось, что очень давний! — разговор, где владыка поставил ее ниже облезлого анкара. Обида прошла, но теперь вдруг поняла — и не на что было обижаться. Само это сравнение — уже достаточно высокая оценка. А то, что происходит сейчас — куда больше, чем просто знак благосклонности.

— Благодарю за доверие, владыка, — тихо сказала Лин. Почему-то показалось, что обращается к обоим сразу, и это правильно.

Глава 14

Она не боялась. Стояла, трогала Адамаса и не боялась совсем. Зато от нее волнами расходился восторг. Даже запах, обычно едва приметный, сгустился, стал ярче, уже не оттенок на грани сознания, уже можно почуять, угадать, каким бы он был, не трави себя Лин непонятно чем, не противься желаниям собственного тела.

Асир, пользуясь моментом, вдохнул поглубже — распробовать на вкус. Представить, как все будет, когда действие ее снадобья закончится. Это был хороший запах, чистый и свежий, волнующий.

Но Асиру нравился не только он, нравилось и то, что виделось глазами. Смелость не напоказ, желание прикоснуться к важному и значительному так, чтобы ничего не испортить, и умение слышать больше того, что тебе говорят.

Лин благодарила, и казалось, что она и впрямь понимает, а простая вежливость здесь ни при чем. Асир не выносил гадов, к которым Лалия испытывала необъяснимую симпатию, а та не любила крупных хищников. Лин, по ее же признанию, тоже не испытывала к ним ничего особенного, но сейчас на глазах у Асира каждым жестом, каждым взглядом убеждала в обратном. И идея познакомить ее с Адамасом, просто для того чтобы доказать неправоту и увидеть, что из этого выйдет, вдруг оказалась важной. Лин признавала величие и смотрела почти с благоговением, но без подобострастия. Асир сомневался, что та в принципе на него способна, и это ему тоже нравилось.

Адамас такое отношение воспринял с благосклонностью. В звере не было ни настороженности, ни враждебности. Доверия тоже не было, ему неоткуда было взяться, но Асир был уверен — вздумай Лин когда-нибудь войти сюда одна, она бы выжила. Служителям не пришлось бы вытаскивать наружу изувеченный труп.

— Он принял тебя, — сказал Асир. — А это значит, что я не ошибся. В тебе есть смысл и сила, но кое-чего не хватает. Хотя я не стану больше говорить об этом, придет время, и ты поймешь все сама, или не поймешь, тогда мы с Адамасом будем, пожалуй, разочарованы.

Он провел ладонью по рыжеватым полоскам на лоснящемся белоснежном боку.

— Расскажи мне, что ты чувствуешь сейчас. Похож ли он на отвратительную хищную тварь, считаешь ли ты, что тебе нечего делать здесь так же, как в вашем зверинце, кажется ли тебе, что в нем нет ничего, кроме дикости, и что он способен лишь нападать на беззащитных детей и удовлетворять свои звериные потребности?

Лин повернулась самую малость — посмотрела в упор, и в глазах мелькнуло изумление, как будто он нес бездна знает какую чушь, а не повторял ее же собственные слова. Медленно покачала головой:

— Он умен. Он знает свою силу. Ему не нужно доказывать — он знает. Как будто… — Лин замялась, задумалась, и несколько минут тишину нарушало лишь утробное мурлыканье Адамаса. — Как человек. Как кродах, сильный по-настоящему, а не притворно. Всегда возьмет свое, но никогда не станет показывать силу зря, потому что это ниже его достоинства. — Изумление проступило вдруг и на лице, до того спокойно-сосредоточенном, и Лин заговорила быстрее, заметно волнуясь: — Это странно, правда. Он же зверь, хищник, я это знаю, но почему совсем не то чувствую? Я не могу, никогда не смогла бы сказать о нем «всего лишь зверь», потому что он — больше. Больше, чем некоторые люди! У меня в голове одно, а здесь, — на мгновение она прижала руку к груди, к сердцу, — совсем другое!

Асир поднялся, встал сзади, взяв ее за плечи. Теперь они смотрели на Адамаса вместе, и тот знал об этом, чувствовал их внимание, но ему и впрямь никогда не нужно было ничего доказывать, хватало того, что он просто был — сильный, цельный, созданный природой таким, осознающим свое превосходство до кончиков когтей и никогда ни в чем не сомневающимся.

— Потому что знать и чувствовать — совсем разное, — сказал Асир. — Если разум твердит тебе: «Это плохо, это отвратительно, он хищник, он раб своей звериной натуры», — не верь. Прислушайся к себе. Внутри тебя есть ответы на все вопросы. Здесь, — Асир положил ладонь туда же, куда за секунду до этого прижимала свою Лин, на ее сердце, которое билось чересчур быстро. — Раб только тот, кто считает себя рабом. Кому нравится быть им. А Адамас совершеннее нас хотя бы потому, что никогда не противился своей природе, но принял ее и сумел совладать с ней. Он любит меня, доверяет мне и не откусывает голову, хотя мог бы, но я никогда не ломал его и не требовал лизать мои сапоги. Я не хочу видеть перед собой шакала или домашнюю кошку, я хочу видеть его. Понимаешь?

— Я не… — Лин развернулась, как-то исхитрившись при этом не сбросить его рук, запрокинула голову — смотрела теперь в глаза, тем прямым взглядом, который, как Асир заметил, отмечал у нее моменты высшей искренности. — Не знаю! Всегда думала, что раб — тот, у кого нет выбора. Но никто ведь не выбирал, кем ему родиться, так? Ни ты, ни он. Я понимаю, о чем речь. Но я не знаю! Не боюсь… того,