Кармен. Комсомол-сюита - Зоя Орлова

Глянула мельком на Лешкино лицо — он уткнулся в одеяло и только нервно сглатывал, все еще боясь пошевелиться. А я почувствовала себя развратной пионервожаткой, которая соблазняет влюбленного пацана-подростка в душевой пионерского лагеря. — Ой, а это кто там выглядывает, такой любопытный? — Оттянула пальцем край плавок и получила прямо в ладонь «поцелуй» приветственного «маятника». — Ну привет-привет, дружок-пирожок, сейчас я тебя… съем!

Леха вздрогнул и попытался прикрыться. В ответ получил обжигающий шлепок по рукам и сунул их себе под поясницу.

— Ну что? На посошок? — игриво проворковала я и начала разгонять по-новой порочную и сладостную игру.

Ума не приложу, как Лешке удавалось все это время молчать? Он даже стонать умудрялся шепотом! А я себя не сдерживала, кричала, смеялась, пела, выла и стонала в полный голос. Ешкин кот, я могу себе это позволить! Я-то знаю, что в соседних квартирах никого нет, кричи, сколько хочешь. А вот Блинов этого не знал. И это добавляло мне веселья.

Когда я наигралась всласть, медленно сползла на одеяло рядом, растянулась на животе и, не глядя на Леху, лениво проговорила:

— А теперь вали отсюда, змей подколодный. Считаю до трех. Раз…

На счет «два» его сдуло с лежбища, на счет «три» я услышала, как осторожно щелкнул замок входной двери. Вот так-то, красавчик, у меня не забалуешь. Напевая «Мама, я летчика люблю…», я поднялась и пошлепала в ванную. Набрала воды с пеной и с наслаждением погрузилась в теплую ароматную влагу. Мне было хорошо, я была чертовски довольна собой и чувствовала себя абсолютно сытой, хищной зверюгой, которая наелась на год вперед. Какое счастье, что сегодня выходной, и мне никуда не надо бежать. Буду отсыпаться.

* * *

Прошло несколько дней. Я была в прекрасном настроении, носилась, как электровеник, успевая всюду, дела делались легко. Я достала из своих текстовых закромов начатый когда-то рассказ и быстро, на вдохновении дописала его. Я долго откладывала это, но теперь текст сам просто лился из меня. Отредактировав, я перепечатала набело и аккуратно уложила листки в большой конверт. Завтра же отправлю рассказ в журнал, как и хотела. Не помню, почему я в свое время отложила эту идею. Сейчас я вдруг подумала, что нужно просто сделать это, и все. А дальше… судьба сама распорядится.

За окнами стемнело. Я уже начала засыпать, когда внутри поднялось какое-то смутное беспокойство. Я сползла с постели и, не зажигая свет, прошла на кухню. Достала из ящика стола пачку «Космоса» и встала под открытой форточкой. Эту пачку я купила просто так, на всякий случай, если кому-то из друзей вдруг захочется посмолить, а своего курева под рукой не окажется. Сама-то я курить так и не научилась. Но сейчас высасывала, не затягиваясь, одну сигарету за другой и пыталась разобраться, что происходит.

И вдруг ясно поняла: сейчас придет Алексей. С того безумного раза мы больше не виделись. И меня это совсем не беспокоило. Казалось бы, можно забыть и жить себе дальше. Но сегодня он придет, сейчас, с минуты на минуту. Мадемуазель, какого Вольтера⁈ Вспыхнула мысль, что я должна прекратить этот бред. Прекратить по-настоящему, навсегда. Иначе… Нет, это безумие, и его надо вылечить жестко, без всякой жалости к себе. Потому что я не люблю этого мужчину.

И едва все это пронеслось в моей голове, в дверь постучали.

Я открыла без суеты, неторопливо. Алексей шагнул в темный коридор. Я прижала палец к губам, и он согласно кивнул. Я не хотела слышать его голос, не хотела говорить. Стояла перед ним нагая, никаких миленьких ночнушек, никаких кружевных штучек. Жестко дернула его ремень, звякнула пряжка. Рванула наверх его футболку. Леха мигом сбросил с себя остальное. Я запрыгнула на него, обхватив ногами за талию, и в два прыжка мы оказались в постели.

Все было жестко, с каким-то отчаянием. Мы катались по кровати, переплетаясь телами, как майские гадюки, не издавая ни звука. У меня было такое чувство, что сейчас, в этой постели я — мужчина, а Алексей — жаждущая моей ласки женщина. В бога-в душу-в матушку императрицу! Это я сейчас хочу порвать с влюбленной девчонкой, которая готова бесконечно терпеть мои капризы, унижаться и вымаливать мимолетную встречу, небрежное прикосновение мимоходом. Это я тот наглый, пресыщенный красавец, для которого эта подружка просто одна из многих, постельная грелка для моего божественного члена.

Я злилась на себя, на него, я ненавидела все, что происходило. И при этом у меня было стойкое ощущение, что именно от этого Алексей сейчас буквально сходит с ума. Ему нравится это безумие, эта жесткая, злая игра! От этого осознания мне захотелось взвыть и вцепиться ему в горло. Я с трудом сдержалась, но в какой-то момент не смогла отказать себе в удовольствии и наотмашь отхлестала его по лицу. Кажется, я разбила ему губу.

Когда наши силы иссякли, я поняла, что мы оказались на полу. Матрас съехал с кровати, подушка улетела куда-то под стол, скомканное одеяло оказалось у Лехи под спиной. Я встала над ним, чувствуя такое жгучее презрение, что хотелось плюнуть в его красивое лицо и пинать ногами в живот. А он лежал внизу, целовал мои стопы, размазывая кровь разбитыми губами, и тихо постанывал. Это было так омерзительно…

Я ушла в кухню, выпила холодной воды и снова закурила, глядя в окно на ночной безлюдный двор. Через несколько минут услышала, как Алексей вошел следом. Он остановился, привалившись к дверному косяку. Я выбросила окурок в форточку и повернулась к нему.

— Не приходи больше. Совсем. Никогда, — низким, каким-то чужим голосом проговорила я.

— Почему? — Его голос прозвучал по-женски мягко, с отвратительной просящей интонацией.

Меня словно молнией прожгло. Ненавижу.

— Потому что так нельзя. Это ненормально. Мерзко, — жестко сказала я.

Алексей опустился на табуретку и снова уставился на меня. Мне хотелось заорать и шарахнуть его по башке какой-нибудь кастрюлей.

— Я люблю тебя. Я не могу без тебя, — проговорил он.

— Лешка, да что с тобой⁈ Очнись! Так нельзя, пойми ты.

— Когда любишь, можно. Все можно.

Я плюнула и сматерилась. Ну точно, чокнулся.

— Где твоя гордость, Леха? Во что ты превратился? Я не могу это видеть, не хочу…

— Какая гордость? Ты выжгла всю мою гордость, когда ушла от меня тогда, голая, в мороз. Нет у меня больше никакой гордости. — Он прикоснулся к распухшей губе, осторожно вытер пальцем