Кармен. Комсомол-сюита - Зоя Орлова

стене. Ее всклокоченные лохмы были собраны синим капроновым бантом, глаза на рыхлом лице чернели жирной карандашной подводкой, на губах «бантик» темно-вишневой помады. Сбитая с толку этой неземной красотой, я не сразу сообразила, что имел в виду Шауэр, когда говорил о соседке. Но быстро взяла себя в руки и разглядела, что Корделия вырядилась в синюю блузку, которая мерцала в тусклом свете коридорной лампочки бешеными искрами густого люрекса.

Грудь у Корделии и так была мощная, напоминала широкую полку, на которую можно поставить не только стакан с водкой, но и тарелку с борщом, и ничего не прольется. А сейчас на этом просторном могучем бюсте возвышалось горкой искрящееся, мясистое жабо блузки. Я выдохнула, вздернула брови, демонстрируя восхищение, и проговорила с придыханием:

— Корделия, вам очень… очень идет!

Темно-вишневый «бантик» на ее губах расплылся в счастливой улыбке, демонстрируя железный забор зубов.

— ГермА́ныч подарил. Мужик! — она показала кулак с поднятым вверх большим пальцем.

В коридор тут же выглянули остальные обитатели коммуналки и дружно закивали, соглашаясь с ее заявлением. Каждому из соседей Шауэр привез из московской командировки маленький подарок — кому алюминиевый портсигар с гравировкой, кому шарфик, кому подстаканник «как в поезде», Хавронье-Корделии же досталась блузка с жабо, из синтетики с люрексом.

* * *

О чем писать журналисту заводской многотиражки летом? Да о том же, о чем пишет корреспондент обычной городской газеты — об отпусках, школьных каникулах, отправке детей в пионерский лагерь, о ремонте и подготовке с следующему производственному сезону. С одной стороны, эти темы повторяются из года в год, а с другой стороны, не надо напрягаться и что-то придумывать, просто берем шаблон тем и сроков и добавляем детали из текущей действительности. Это и называется рутиной журналистики. Я люблю свою работу, в том числе, и за эту предсказуемость.

Шауэр отправил меня в подшефный совхоз, собирать материал для статьи о проблемах животноводческого комплекса. Городская редакция обрадовалась, что может также получить от меня подходящий материал и отрядила в помощь своего фотокорреспондента Стаса Зырянова. С ним я уже работала на майских праздниках, так что объяснять ему ничего было не нужно, мы понимали друг друга с полуслова.

Протряслись минут сорок в горячей пыльной «таджичке» и с радостью выпрыгнули на главной остановке с эпичным названием «Сельсовет». Я пообщалась с руководством совхоза «Верный путь», получила разрешение ходить, где хочу, совать нос во все дыры и приставать с дурацкими вопросами к любому представителю совхозного «пролетариата». А Зырянову разрешили фоткать все, что он сочтет нужным, главное, чтобы работницы совхоза выглядели на снимках хорошо. Почему-то вспомнилась фраза из подборки ляпов: «Не успела доярка сойти с трибуны, как на неё взобрался председатель колхоза». Плохих ракурсов и корявых лиц на фото доярки председателю не простят, это точно.

Не стану врать, тема животноводства меня не захватывает, вид коров анфас и с тыла не вдохновляет, я их боюсь. Стас же больше всего боялся наступить в коровью лепешку, и поэтому, конечно же, вляпался. На счастье, лепешки оказались уже подсохшими, поэтому кеды у фотокора не сильно пострадали. А я и вовсе чувствовала себя цаплей, которая ходит по болоту, высоко поднимая тонкие ноги, и тщательно выбирая, куда их ставить. Но мы ж профессионалы, ешкин кот! Мы все сделали в лучшем виде и быстро. В благодарность нам предложили пообедать в совхозной столовке, в отдельном кабинете, где обычно кормилось начальство и гости из области.

После щедрого и очень вкусного обеда мы со Стасом брели по селу, борясь с желанием упасть где-нибудь в тенек и поспать. Я чуть не спотыкалась, буквально засыпая на ходу.

— Вот черт, надо было спросить, где тут можно немного отдохнуть, а то обратный автобус из совхоза только вечером, — ворчал Зырянов, поправляя ремень фотокамеры на вспотевшей шее.

— Слушай, а тут же где-то есть река, — вспомнила я. — Село и совхоз же тоже на берегу Иштарки. Может, выйдем к реке да искупнемся? А то я прямо здесь упаду и засну, как сурок. А так и время займем до автобуса.

Стас согласился, мы пошли, как нам казалось, в сторону реки. Вышли, конечно же… к стройплощадке нового коровника. В большой яме какие-то крепкие загорелые мужики, в красных платках-банданах, энергично заливали жидким бетоном ленту будущего фундамента. Над стройплощадкой гремели Битлы, нежный голосок Павло Маккартни страдал за «вчерашнюю любовь», в то время, как мускулистые «красноголовики» дубасили отбойными молотками и уплотняли бетон какими-то допотопными колодами.

Мы с фотокором застыли, открыв рты.

— Где мы? — Я вцепилась в его локоть. — Кто эти люди?

— Э-э… надо полагать, шабашники, — задумчиво проговорил Стас. — Строят ударными темпами очередной коровник с амурами, для нежных волооких голштинок.

— Для кого⁈

— Это такая порода коров, — пояснил Зырянов. Его глаз фотографа уже загорелся азартом, руки потянулись к камере. — Какой колоритный типаж… Кира, ты только посмотри, это ж мечта художника!

Он тихонько толкнул меня в бок и начал приближаться к объекту своего интереса, приседая и нацеливая объектив. А я чувствовала себя полной дурой. Я отупела от жары и пыли, хотелось пить, и вообще, я готова была упасть прямо тут, на землю, и устроить детскую истерику из-за того, что устала и стерла в кровь пятки и пальцы на отекших от жары ногах. Я хочу прохлады и отдыха! Мама, роди меня обратно!

Зырянов успел несколько раз щелкнуть объективом, прежде чем к нему мягкими, кошачьими прыжками подобрался один из шабашников и выдернул из рук фотоаппарат. Стас громко возмутился и попытался вернуть фотик, но у него ничего не вышло, другой мужчина ухватил его за руки и не давал двигаться. «Агрессор» же спокойно отошел в сторонку и вытащил из аппарата контейнер с фотопленкой. Стас обалдел и побледнел.

— Ребят, пленка новая, только начал снимать, — заговорил он просительно, — не засвечивайте, а? Я не буду печатать эти кадры, честное слово!

И тут во мне что-то переключилось. Я выпрямилась и решительно шагнула к бандиту с Зыряновской камерой в руках.

— Гражданин, в чем дело? — громко, чтобы было слышно всем, жестко спросила я. — Мы корреспонденты городской газеты. Вы не имеете права препятствовать работе прессы!

Битлы заткнулись, захлебнулись и смолкли отбойные молотки. В нависшей, странной тишине, я кожей чувствовала все устремленные на меня взгляды. «Агрессор» в красной бандане повернулся и уставился на меня. На его лице я не увидела злости.