Кармен. Комсомол-сюита - Зоя Орлова

сдвинули три столика, подтянули стулья, заказали полусладкого винишка и бутыриков с сыром. Официантки порхали рядом и растекались сиропом, глядя на ребят из «Славичей». Ну еще бы, такие талантливые, музыкальные, патлатые, обаятельные, как Михаил Боярский, и с такими же усами!

Кто-то из официанток подсунул нам гитару и мы устроили еще один концерт, уже для себя. По заявкам восторженных «трудящихся» пели про весну и любовь, а официантки утирали слезки умиления и восторга. Бас-гитарист «Славичей» Димон, с его цыганскими глазами и длинными нервными пальцами, был зацелован кем-то и опечатан помадой трех цветов.

— Димон, теперь три дня не умывайся! — посоветовали соратники и весело загоготали.

— Завидуйте молча, — беззлобно огрызнулся Димка.

Я даже не заметила, в какой момент в нашу компанию затесался Блинов. Только с удивлением увидела его, сидящего напротив, в гуще парней, вдохновенно подпевающего. Время от времени он бросал на меня синий взгляд, но, казалось, просто наблюдал и искренне участвовал в общем веселье. А наша компашка разошлась не на шутку. Кто-то брякнул сгоряча:

— Принимаем заявки на песни контейнерными перевозками до одной тонны, не кондицию не предлагать!

Народ в кафе, давно и радостно наблюдавший за нами, откликнулся вежливыми смешками, а потом кто-то выкрикнул: «Город детства!».

Легко! Мы тут же переглянулись, распределились на голоса и спели «Город детства» не хуже ансамбля «Дружба» с Эдитой Пьехой. Ну, я так думаю. Сорвали аплодисменты. Потом спели еще несколько песен, которые попросили посетители кафе. Видимо, в благодарность нам на столы взгромоздили три большие тарелки эклеров. Красота!

Радостно возбужденные, объевшиеся сладкого, пьяненькие и счастливые, мы разбрелись по домам, когда уже стемнело и кафе закрылось. У меня было прекрасное, игривое настроение! И очень кстати под рукой оказался провожальщик — Алексей просто шел рядом, улыбался и слушал мой радостный нетрезвый лепет. Когда меня заносило на поворотах, он деликатно придерживал меня за локоть, а если я спотыкалась в темноте, тут же подхватывал, не давая упасть. Так, за болтовней и смешками, мы дошли до моего дома, подошли к подъезду.

В кино в этот момент действие замирает, камера крупным планом выхватывает лица героев, чтобы показать зрителю сомнения и мгновения нерешительности. Но то ж в кино! А в реальности я даже не притормозила! Хихикая и спотыкаясь на темной лестнице, чувствуя горячие сильные руки, которые придерживали меня за талию и не давали упасть, дотопала до родной двери, с третьего раза попала ключом в скважину и ввалилась в коридор, таща за собой Лешку. Я зацепилась пальцами за его ремень и потянула прямиком в комнату, не включая свет. Он еле успел на ходу сбросить кроссовки.

— Барыня нонче кривая, как турецкая шашка, а потому добрая, — старательно выговаривала я непослушным языком. — Ты меня разденешь… Только чтобы аккуратно! И без всяких попол… по-пол-зно-вений! Понял, холоп?

Услышала Лешкин смешок.

— И цыц мне тут! — пригрозила я, пошатываясь, глядя на него снизу вверх. Какой же он, все-таки, высокий… — Услышу хоть слово — яйца откушу, ты меня знаешь. — Блинов кивнул. Ну еще бы. — И вообще… сегодня мой праздник! Делаю, что хочу!

Я ухватила его за ремень и толкнула на кровать. Сама стащила с него джинсы, батник он скинул сам. Я забралась на кровать, встала, держась за стену, и с глупым, счастливым смехом начала прыгать на панцирной сетке. Лешка лежал, сверкая своими большими глазищами, и осторожно придерживал меня за лодыжки, чтобы я случайно не улетела в прыжке. А мне было так весело! Детский сад, вторая группа! Всегда мечтала вот так побеситься, поскакать на пружинной сетке, но это никогда не удавалось толком, тут же обязательно появлялся кто-нибудь из взрослых и запрещал, грозя поставить в угол.

Наскакавшись до тошноты, я опустилась и уселась на Лешку верхом. Попыталась стянуть платье, но пьяные руки плохо слушались, я запуталась в ткани и быстро устала. Подумала, что надо попросить помочь, но не успела ничего сказать. Леха аккуратно потянул и стащил с меня платье, ставшее вдруг тесным и непослушным. Я осталась в кружевном бельишке, вдохнула тишину и замерла, прислушиваясь к себе, к пространству вокруг. Мне было хорошо. Лешка, видимо, что-то такое чувствовал, потому что лежал тихо, боясь шевельнуться, и главное — молчал!

Я провела руками по его теплой коже, по крепким плечам, по рукам, ощущая под пальцами налитые мускулы.

— Буду буйствовать и вытворять всякие непотребства, — плотоядно улыбаясь, сказала я. — А кто боится, может сваливать прямо сейчас. — Я уставилась на Лешку. Он мотнул головой, кадык нервно скакнул по горлу. Я прижала палец к его губам и добавила вполголоса, — Молчи…

У Лехи расширились глаза. А я начала «зверствовать» так, как давно хотела, как видела в воспаленных, горячих снах, в изматывающих фантазиях, которые требовали воплощения, но мне не с кем было в это поиграть. А вот сейчас я получила в руки прекрасную игрушку…

Сквозь густой тюль комнату заполнял мягкий рассеянный свет. Я почувствовала, что у меня затекла неловко поджатая рука. Попыталась открыть глаза, но веки не хотели размыкаться. Я попробовала повернуться поудобнее и с удивлением поняла, что лежу на полу, подо мной одеяло, а моя спина бережно прикрыта от прохладного утреннего воздуха горячим мужским телом. Я провела по себе рукой и не обнаружила ни одежды, ни белья. Понятно, лежу в чем мать родила. Ну, допустим. Пошарила рукой по телу позади, нащупала там плотно сидящие плавки, шнурок затянут на узел, даже не на бантик. И что же… кто же там такое? О, вспомнила! Там, наверное, Леха! Я сыто ухмыльнулась, потянулась медленно, лениво. В голове проплыло: «Пошел вон, холоп паршивый!». Но тут же спохватилась: что, вот так сразу «пошел вон»? Нет, так нельзя. «Не по-людски это, Иванушка…»

Я снова пошарила рукой по его телу. Сразу почувствовала, что Лешка не спит, а лежит тихонечко и старается не шевелиться, как-будто боится спугнуть. А у меня внутри уже завозилась, задвигалась, распуская гигантские хищные щупальца, Лернейская Гидра из греческих мифов, желая поглотить новую жертву, насытиться свежей мужичатиной. Я повернулась неторопливо, протерла сонные глаза и посмотрела… нет, не в лицо, а на то место, на которое хотела сейчас смотреть.

— О-о-ой… А это что тут у нас такое интересненькое… — заговорила я хрипловатым от сна голосом, — что это такое синенькое… такое синтетическое-синтетическое… и даже с узелочками? — приговаривала я, развязывая узел на шнурке синих гэдээровских плавок.