Колодец желаний - Эдвард Фредерик Бенсон

– Что же могло случиться с этим бедняжкой? Очевиден паралич нижних конечностей. Причина, судя по всему, – травма позвоночника.

Обезьянка не двигалась, только глядела на человека с мольбой и страданием. Моррис продолжал осмотр.

– Так и есть, – заключил он. – Поврежден один из поясничных позвонков. Какая удача для меня! Подобные травмы крайне редки, но мне всегда хотелось знать… Возможно, повезло и этому зверенышу – хотя я ничего не гарантирую. Будь он человеком, моим пациентом, я не рискнул бы, но в данной ситуации…

Джек Мэдден отбыл на следующий день, и к середине ноября был уже поглощен работой на вновь обнаруженном кладбище. Вместе с другим англичанином он наблюдал за ходом раскопок, а контролировался процесс Департаментом древностей при правительстве Египта. Чтобы не тратить время на ежедневную паромную переправу через Нил из Луксора [50], Мэдден со своим коллегой сняли просторный дом на западном берегу, в деревне под названием Гурна. Череда невысоких барханов тянулась отсюда в северном направлении до самого храма и террас Дейр-эль-Бахри, и на их склонах, а также уровнем ниже как раз и располагались древние захоронения. Доступу к гробницам мешали скопления песка; его следовало убрать, ибо, судя по проходам, высеченным ниже уровня подножия песчаных холмов, раскопки сулили множество открытий.

Как выяснилось, самые важные усыпальницы находились именно в этих невысоких холмах. Многие уже подверглись разграблению в древние времена – на это указывали и расколотые плиты, которые некогда запечатывали вход, и мумии, с которых были сорваны пелены. Впрочем, то и дело Мэддену попадались захоронения, избегнувшие мародеров. В одной такой гробнице он нашел саркофаг жреца Девятнадцатой династии – и многие недели тщетных усилий были вознаграждены. При жреце сохранилось почти сто фигурок ушебти [51], покрытых восхитительной синей глазурью; также в усыпальнице стояли четыре алебастровых сосуда, куда древние бальзамировщики помещали внутренности усопшего. Имелся столик со столешницей, инкрустированной квадратиками разноцветного стекла, с ножками из резной слоновой кости и черного дерева; имелись сандалии, украшенные изысканной серебряной филигранью; имелся жезл с ромбовидным узором из пластинок корнелиана [52] и золота, увенчанный аметистовой кошкой, присевшей на задние лапы. Мумию распеленали и обнаружили оплечье из золотых пластин вперемежку с ониксовыми бусинами. Все эти сокровища отправились в Гизехский музей [53] в Каире, а мумию Мэдден похоронил у подножия холма, чуть ниже склепа, где она до сих пор покоилась. О своей находке он подробно написал Хью Моррису, причем не забыл расхвалить египетскую зиму. Дни здесь поистине хрустальные, солнце с зари до самого заката перемещается по синему куполу, а по ночам, когда царит прохлада, этот купол, весь в россыпях звезд, краями словно касается тверди земной; кстати, на случай, если Хью передумал (писал Мэдден), в арендованном доме найдется для него комната.

Спустя две недели Мэдден получил телеграмму от своего друга. Хью Моррис сообщал, что был нездоров, но теперь отправляется морем в Порт-Саид, откуда поедет прямо в Луксор. Через должный отрезок времени он телеграфировал уже из Каира, и Мэдден пересек Нил, чтобы встретить его. К своему облегчению, он нашел Хью Морриса бодрым и активным, как всегда; вдобавок Хью успел покрыться бронзовым загаром и представлял собой воплощение здоровья. Приятели в тот вечер были одни, ведь коллега Мэддена отправился в недельное путешествие по Нилу. Отужинав, Моррис и Мэдден уселись во внутреннем дворике.

До сих пор Моррис избегал касаться темы своего недомогания, но теперь заговорил.

– Ну вот, расскажу, пожалуй, что со мной стряслось, – начал он. – Сам понимаю, что за инвалида меня не примешь, и вообще, моя физическая форма никогда не была лучше. Все органы, кроме одного, функционируют на отлично, да и неполадка случилась всего один раз. Вот как это было…

Моррис выдержал секундную паузу.

– После твоего отъезда я работал в обычном режиме примерно месяц. Я был очень занят, совершенно хладнокровен и, скажу честно, добился успехов. Но вот однажды утром я приехал в больницу, где меня ждала срочная, хотя и вполне стандартная полостная операция. Моего пациента ввезли в операционную уже под наркозом. Я собирался сделать надрез, как вдруг увидел, что на груди больного сидит серая обезьянка. Глядела она не на меня, а на складку кожи, которую я захватил большим и указательным пальцами. Разумеется, я знал, что никакой обезьянки нет, что у меня галлюцинация. Думаю, ты согласишься: с моими нервами полный порядок, ибо я таки провел эту операцию, причем зрение не подвело меня ни разу, и ни разу не дрогнула моя рука. Мне не оставалось ничего другого, Джек; не мог ведь я сказать: «Уберите, пожалуйста, эту обезьянку»; я знал, что обезьянки не существует. Нельзя было и отказаться от операции. Фраза «Пусть оперирует другой хирург, потому что у меня галлюцинация – я вижу обезьянку на груди пациента» означала бы крах моей карьеры. Ну так вот, все время, что я оперировал, эта тварь внимательнейшим образом следила за моими действиями; заглядывала в разверстую брюшную полость, но периодически поднимала глаза на меня и лопотала что-то весьма сердито. Один раз обезьянка потрогала щипцы, которыми я пережал надрезанную вену; это был наихудший момент… Убралась она только вместе с пациентом – уехала на каталке, все так же восседая на его груди… Выпью, пожалуй. Налей мне, Джек. Нет, разбавлять не надо… Спасибо.

– Преотвратный случай, – продолжал Хью Моррис, осушив стакан. – После операции я прямиком отправился к моему старому приятелю Роберту Ангусу. Он психиатр, специалист по нервным болезням. Ему я рассказал все как было. Он осмотрел меня – проверил зрение и рефлексы, измерил артериальное давление – и не нашел отклонений. Тогда он стал задавать вопросы о состоянии здоровья и образе жизни. В том числе поинтересовался (как, я уверен, интересуешься и ты, Джек), не предоставил ли мне какой-нибудь недавний – ну или давний – случай повода воображать обезьянок. Я признался, что несколько недель назад ко мне забрела обезьянка с поврежденным поясничным позвонком, и я попытался скрепить этот позвонок металлической проволокой, ибо раньше уже думал о возможных способах лечения таких травм. Ты, конечно, помнишь тот вечер?

– Еще бы, – отвечал Мэдден. – Это было накануне моего отъезда в Египет. Кстати, что сталось с обезьянышем?

– Протянул двое суток. Неплохо; я думал, он у меня еще во время операции издохнет под анестезией или сразу после от шока. Ну так вот, возвращаясь к доктору Ангусу. Выяснив обстоятельства моей жизни, он устроил мне хороший нагоняй. Вы, говорит, свой мозг за эти годы изнурили; нельзя, говорит, без отдыха