Колодец желаний - Эдвард Фредерик Бенсон

в Лескоп. Из активностей были позволены только неторопливые прогулки пешком. И вот в декабрьский вечер перед Питером отворилась парадная дверь и навстречу ему хлынул теплый свет. Едва Питер переступил порог, внутреннее чутье шепнуло: он все сделал правильно. Ибо не только тепло и рукотворный комфорт, которые он вернул заброшенному дому, приветствовали его – но и те, чей безвременный уход был повинен в его одиночестве… Осознание явилось этакой вспышкой, но, несмотря на его фантастичность, Питер ни на секунду не усомнился: это не ошибка. Все именно так: ублажить ушедших – вот была главная цель. Желая видеть дом прежним, Питер, однако, решился на некоторые изменения. Так, небольшую комнатку в мансарде, смежную со спальней юного Питера, он переоборудовал в ванную. «В конце концов, – рассудил Питер, – это мой дом, и я хочу устроиться с комфортом. Они в ванных комнатах больше не нуждаются – в отличие от меня. Так что ванной – быть». И ванная появилась, а заодно и электрическое освещение. Питер пообедал, сидя в отцовском кресле; после еды он пошел бродить по комнатам, вдыхать дружелюбие, буквально разлитое в воздухе, – ибо Они явно радовались, хоть и не обнаружили свое присутствие ни звуком, ни визуальным знаком. Возможно, собственные положительные эмоции, вызванные возвращением, Питер принял за довольство тех, кого больше не было среди живых. Он ждал видения или шепота; он, сидя над отчетом для «Бритиш тин синдикат», то и дело косился на углы, где ему мерещилось шевеление. Вот стукнул по стеклу побег плюща; Питер поспешил выглянуть в окно. Увы, его взору предстала только запущенная лужайка, спрыснутая, будто росой, тусклым звездным светом.

– И все-таки Они здесь, – сказал себе Питер и снова задернул штору.

Назавтра с утра его поджидали садовники. Под его руководством началось укрощение буйных трав и побегов. К немалой радости Питера, один из садовников оказался сыном прежнего скотника, Кэллоуэя, который работал в Лескопе сорок лет назад. Кэллоуэй-младший сохранил воспоминания о саде, ведь именно через этот сад он мальчишкой помогал отцу таскать в дом бидоны, полные молока. Мисс Сибилла, сказал Кэллоуэй, держала своих морских свинок на пятачке земли за домом, а Питер, услыхав эти слова, и сам вспомнил: точно, было такое. Теперь пятачок зарос ежевичником и сорной травой; следовало его очистить.

– Я тогда думал про них, про свинок-то: вредители они навроде крыс, – говорил между тем Кэллоуэй-младший. – Вот туточки мисс Сибилла клетки ставила; у ней и загончик был устроен, чтоб, значит, питомцам-то ейным порезвиться. Однажды ворвался туда батюшки моего терьер да и передушил половину грызунишек; вот уж мисс Сибилла убивалась, слез-то сколько пролила.

Сам Питер напрасно шарил в памяти – резня невинных, очевидно, случилась, когда он был в школе, а к очередным каникулам Сибилла успела утешиться благодаря плодовитости уцелевших питомцев.

Вскоре пятачок был расчищен, равно как и извилистая тропка, что вела мимо кустарников к беседке – то есть бухте, в которой корабли стремились укрыться от пиратов. Саму беседку полностью восстановили: заново покрыли крышу, выровняли и побелили стены, пресекли посягательства агрессивного мха на ступеньки и плиточный пол. Много времени это не заняло, и теперь Питер нередко усаживался здесь с газетой после целого утра, проведенного в надзоре за работой садовников. Странно, что всего после пары часов на ногах он чувствовал такую усталость, что мог и задремать на припеке. Зато сны о возвращении в Лескоп и о радости бесплотных его обитателей больше не тревожили Питера.

«Причина в том, что я уже вернулся, – рассудил он. – Не просто так мне это снилось – нет, сны имели цель отправить меня в Лескоп. Странно, почему Они до сих пор ничем не выказали своего довольства, ведь я так стараюсь».

На самом деле Питер точно знал: Они очень довольны. По мере того как преображался сад, усиливалось и это ощущение. Радость умерших буквально парила над расчищенными тропинками – так исходит специфический запах от влажной земли и свежесрубленных кустарников. Кэллоуэй ежевечерне разводил среди плодовых деревьев костер, чтобы уничтожить выдранные за день сорняки и поверженную нежелательную поросль. Листья папоротника исчезали после мгновенной вспышки, а сырые ореховые прутья разгорались медленно. Зато уж когда огонь завладевал ими, запах горящей древесины пронизывал весь дом. Через три недели с небольшим работа была закончена. В тот день Питер отказался от своей обычной послеобеденной сиесты в беседке; он все бродил по саду – из цветника в огород, оттуда – к плодовым деревьям – и не мог нарадоваться на восстановленный порядок. Хлынул ливень, и Питер укрылся под липой – той самой, где гнездились дикие голуби. Опять выглянуло солнце, и во влажном мерцании раннего зимнего предвечерья Питер предпринял последнюю прогулку – к калитке, которая теперь прочно держалась на новых петлях. Раньше немало времени требовалось, чтобы закрыть ее. Мальчиком Питер, бывало, нарочно толкал калитку, и она, подобно маятнику, все ходила туда-сюда, туда-сюда, мерно звякая щеколдой о засов. Питер и теперь проделал то же самое. Калитка повела себя как прежде; она раскачивалась, постепенно замедляя ход, пока не замерла, со щелчком захлопнувшись. Питер, очень дотошный, когда дело касалось деталей, пришел в восторг.

Однако усталость давала о себе знать. У Питера возникло противное чувство: будто его сердце туго перетянуто проволокой, которая проводит странные звуки, вроде жужжания. Постоянная тупая боль при каждом таком «жжж» превращалась в боль кратковременную, зато острую. Началось это еще с утра, просто Питер, охваченный радостью завершения работы, игнорировал эти мелкие, по его мнению, сигналы. «Ночью восстановлю силы, – думал он, – а если этого будет недостаточно, можно завтра хоть целый день проваляться в постели».

Он отправился наверх довольно рано, ничуть не беспокоясь о своем здоровье, и тотчас уснул. Мягкий ночной воздух проникал через открытое окно; легонько коснулась рамы кисть шнура, которым была подхвачена портьера, и шорох этот стал последним звуком для Питеровых ушей.

Он проснулся внезапно и с совершенно ясной головой, уверенный: его позвали. Удивился, что в комнате светло, ведь это было не сияние луны, о нет; скорее комната походила на сумрачную долину, прямо над которой торжествует полуденное солнце. И снова Питер услышал свое имя и понял, что звуки проникли в окно. Конечно, это Вайолет – она в саду вместе с остальными.

– Бегу! – крикнул Питер и вскочил с постели.

Оказалось, он уже одет – причем данный факт нисколько его не удивил. На нем была куртка из джерси и фланелевые брюки. Босые ноги Питер сунул в ботинки и бросился вон из спальни. Первый лестничный пролет он преодолел в той манере, в какой сделал бы это юный Питер – в один вжик по перилам. Дверь маминого будуара стояла настежь; он