Колодец желаний - Эдвард Фредерик Бенсон

служивший еще Филипу, и его жена все это время жили при доме в качестве смотрителей, сад выглядел ухоженным, и вообще все было совершенно как год назад, а что до злобной насмешницы-тени, она сгинула навеки. Весеннее солнце в сердцах молодых супругов светило с такой же кроткой ясностью, с какою солнце настоящее, осеннее, обволакивало нежностью здешние лужайки. Все, от клумб до извилистых дорожек и отвесного обрыва, полнилось воспоминаниями, из которых горечь испарилась до капли. Молодым супругам нравилось ворковать о былом.

– Вот он, корт, – произнес Джулиан, – а при нем беседка, где мы сидели…

– И катали теннисный мячик – я к тебе, а ты ко мне, – подхватила Сибилла.

– А потом я его упустил, и он куда-то делся, и мы забыли о нем. И тогда я спросил, как по-твоему, муж догадывается или нет? И мы поцеловались.

– Мы тогда стояли вот на этом самом месте.

– И именно в тот день он начал глумиться над нами, – добавил Джулиан. – Он получал удовольствие вроде того, что другие получают от спортивных игр.

– Думаю, он нас застукал, – произнесла Сибилла. – Никогда нельзя было понять, что Филип видел, а чего не видел. Он плел для нас сети, как паук. Ой, смотри, в паутину попалась оса. Надо ее освободить. Ненавижу пауков. Все мои ночные кошмары – исключительно об этих тварях. Какая жалость – тает солнечный свет, наползает туман с моря. И как сразу сделалось зябко! Пойдем в дом. И оставим эту тему навсегда.

Туман сгущался с поразительной быстротой; молодожены еще и порога не переступили, а он уже распустил низко над лужайкой свои белые ленты. В холле ярко пылал дровяной камин; влюбленные уселись возле него, и тотчас все недомолвки пришли в их душах в движение: так крадутся искры огня по золе, когда кажется, что бумага уже сгорела – уничтожена раз и навсегда мгновенной вспышкой. Ибо вот же он – граммофон, под который они танцевали… а вот кресло, на которое Филип швырнул парик; а над их головами галерея – та самая, по которой Филип удалялся в спальню прихрамывающей своей походкой, наказав им двоим развлекаться без него. О, эти искры; как быстро они бегут по тончайшим, хрупким лепесткам пепла! Того и гляди бумага будет поглощена и прошлое обрушится в серую пустоту забвения.

Туман между тем напитался сыростью и взял дом в осаду – за окнами была сплошная ватная белизна. А с моря скорбно гудели туманные горны.

– Как хорошо, – сказала Сибилла. – От этих звуков ощущение уюта только усиливается. Мы в безопасности, мы – дома и, в отличие от заблудившихся кораблей, не хотим себя обнаружить. Задерни, пожалуйста, портьеры, отгороди нас от всего внешнего.

Джулиан завозился с портьерами. Звякнули кольца на карнизе, и он замер, прислушиваясь.

– Кажется, телефон звонил?

– Не может быть, – отвечала Сибилла. – Телефон стоит возле моего кресла, а я ничего не слышала. Это звенели портьерные колечки.

– Нет – вот опять этот звук, – возразил Джулиан. – И правда, телефон здесь ни при чем – звенело в кабинете. Пойду посмотрю – слугам точно было не слыхать звонка.

– Если это мне звонят, скажи, что я принимаю ванну, – попросила Сибилла.

Джулиан прошел в комнату рядом с парадной дверью, ту, которую Филип называл своим кабинетом. Там было темно; пока Джулиан нашаривал выключатель, снова раздался звон – очень тихий, очень слабый, как бы придушенный туманом. Джулиан поднял телефонную трубку.

– Алло!

Сначала до него едва донеслось козлиное хихиканье и лишь затем – человеческая речь.

– Ну что, юноша, недурно устроились? Скоро я к вам загляну.

– Кто говорит?

Голос Джулиана дрогнул, сорвался. В трубке молчали. Он повторил свои слова – ответа не последовало. И вновь страх, подобно одной-единственной снежинке, лег ему на душу. Но, разумеется, догадка, что вспыхнула в его мозгу, была из разряда диких и нелепых. Хихиканье и голос он узнал моментально, а здравомыслящая часть его натуры продолжала упирать на то, что сама идея – абсурдна. Джулиан выключил свет и вернулся к Сибилле.

– Телефон и вправду звонил, дорогая, – сказал он. – Кто-то обещает заглянуть, только я так и не понял, кто же это. Пускай слуги соврут, что нас нет дома, – ты не против?

За ночь туман был развеян ветерком с моря. Супругов ждало хрустальное октябрьское утро. Сибиллу задержали дома распоряжения прислуге, и Джулиан отправился на прогулку один. Он хотел, пока жена занята, добраться до конкретного места у самой воды, под обрывом, где год назад на обкатанных морем камнях обнаружили изувеченный труп. Мертвец лежал на спине, глаза его были широко открыты. Это место нынче снилось Джулиану: как будто он сюда пришел и смотрит на гальку, она же начинает шевелиться, оформляется в распластанную человеческую фигуру. Сначала Джулиан чувствовал только любопытство – очень уж странный был процесс. А потом на каменном человеке, на его голове, стала, подобно серому лишайнику, с поразительной скоростью нарастать кожа; далее возникли впадины для глаз и рта. Лицо ожило, глаза, повернувшись в орбитах, уставились на Джулиана, и он в ужасе проснулся. От кошмара осталось послевкусие; Джулиан чувствовал его даже теперь, хотя ночь миновала, хотя наступило ослепительное утро. Ему просто необходимо было прийти сюда и убедиться в пустячности своего сна. Галька, мокрая после отлива, так и блестела, ибо солнечные лучи падали прямо на нее.

С автопрогулки молодожены вернулись в сумерках. Выходя из автомобиля, Сибилла неудачно поставила ногу и тихонько вскрикнула от боли. Пустяки, тут же заявила она; маленькое растяжение, только и всего – и похромала к дому.

Джулиан отогнал машину в гараж; возвращаясь, он увидел, что в бывшем кабинете Филипа горит свет: не иначе, туда направилась Сибилла. Однако в кабинете никого не оказалось. Зато пылал камин, причем явно уже давно – поленья почти догорели. Без сомнения, огонь развела горничная – ей взбрело, что новый хозяин обоснуется в этой комнате. Уходя, она забыла выключить свет.

Джулиан прошел в гостиную. Сибиллы не было и там – значит, рассудил он, жена поднялась наверх, чтобы снять пальто, меховой палантин и вуаль. С вечерней газетой он уселся в кресло; его заинтересовала статья на политическую тему, и лишь краем уха он уловил, как открылась дверь в самом конце галереи. Пол в галерее был дубовый, паркетный, ковер отсутствовал, и до Джулиана донеслись звуки прихрамывающих шагов. Лодыжка у бедной Сибиллы все еще болит, вскользь подумал Джулиан и продолжал читать. Так же вскользь он задался вопросом, что это сделалось с женой, ведь уже несколько минут, как она прошла всю галерею, так почему ее до сих пор нет? Джулиан не сомневался, что шаги принадлежали его жене. Вдруг открылась дверь, что вела из гостиной в столовую, и проявилась Сибилла. На ней все