Ужас в ночи - Эдвард Фредерик Бенсон

Для большой кучи хвороста требовалось по меньшей мере два ковша парафина. Чтобы не тратить время, он прикатил в дом целую бочку. У подножия лестницы он прислушался. Все было тихо. Чтобы ни сдвинулось в куче хвороста наверху, теперь все замерло, и лишь снаружи доносились завывания ветра.

Студию освещало пляшущее пламя камина, колеблясь между ярким сиянием солнечного дня и последними тусклыми лучами заката. Наливать парафин в ковш из бочки было удобнее, чем тащить ее к костру. Он дважды наполнил и опустошил ковш; оставалось вылить еще один, а там можно будет перевернуть бочку, и пусть остатки вытекают на пол. Неся третий ковш, он неловко дернулся и пролил парафин себе на брюки. На ум немедленно пришла новая предосторожность: устроить дома мелкое происшествие с лампой, чтобы объяснить пятно на брюках. А может быть, встречный ветер высушит пролитое на обратном пути в деревню.

Достав из кармана спички, он в последний раз поднялся, чтобы поджечь костер в спальне. В голове пел второй стакан виски, и он ухмыльнулся, подумав: «Она всегда любила разжечь огонь поярче – что ж, теперь будет довольна». Мысль так насмешила его, что он повторил фразу, чиркая спичкой над хворостом. Не переставая хихикать, он посмотрел на кровать, и ухмылка погасла, а в голове забил панический набат. Кровать была пуста – бесформенная куча исчезла.

Обезумев от страха, он сунул спичку в кучу хвороста, и вспыхнуло пламя. Может, тело скатилось с кровати?.. Так или иначе, оно где‐то здесь, и, когда спальня загорится, бояться будет нечего. Дымящиеся языки пламени поднялись к потолку, и он выскочил из комнаты, хлопнув дверью. Скорее, зажечь костер в студии – и прочь из этого дома! Что бы ему ни привиделось, она не могла выжить и встать с кровати – ведь перестала дышать и бороться, когда петля достаточно туго затянулась вокруг шеи. А даже если по милости какой‐то адской ворожбы она не умерла, из неукротимого пламени и дыма не спастись. Черт с ней – она заперта в спальне. Остается довершить начатое и бежать из страшного дома, пока не сошел с ума от ужаса.

Войдя в студию, он сжал голову в ладонях, словно чтобы вернуть в ее прохладные чертоги разум, норовивший унестись на крыльях ветра, пламени и жутких видений. Немного потерпеть – и все будет кончено, он покинет безумный ведьмин дом и зашагает навстречу буре, а огонь спалит дотла любые угрозы. Бодрое пламя в камине потрескивало дровами, бросая на пол красные отсветы. Он голыми руками выхватил из огня раскаленный уголек, цветущий желтыми лепестками, и сунул в сочащуюся парафином кучу хвороста. Пламя взмыло столбом к низкому потолку, увяло, задушенное собственным дымом, но не погасло, а медленно двинулось вперед, пока не запылал соломенный коврик. Огонь придавал смелости. Какую бы шутку ни сыграло воображение, кроме собственного ужаса, бояться нечего. Ничто живое не спасется из такого пожара, а страшился он лишь живого. Чары, колдовство и суеверия, терзавшие его на протяжении двадцати лет, умерли в тугой петле.

Теперь он в безопасности, и пора уходить – в студии сделалось жарко, как в печке. Лавируя между реками пламени, растекавшимися по разлитому из бочки парафину, он внезапно услышал, как наверху открылась дверь и по лестнице сбежали легкие, решительные шаги. На мгновение он окаменел от ужаса, потом опомнился и нашарил в дыму дверную ручку. Пламя костра ослепительно вспыхнуло, осветив стоявшую на пороге Эллен – не увядшую старуху с опухшим лицом, а ту, что встречала его в лесу, юную и прекрасную. Гладкой мягкой рукой с обручальным кольцом на безымянном пальце она указывала на мужа.

Тщетно он приказывал себе бежать из горячего удушающего воздуха: входная дверь открыта – достаточно оттолкнуть ведьму и выбежать в спасительную ночь. Тело не слушалось. Напрасно разум кричал: «Беги, беги, оттолкни ее, она лишь призрак твоего страха!» Мускулы и жилы противились командам. Шаг за шагом он отступал перед сияющей фигурой с указующим перстом. По облитой брючине, учуяв парафин, взбежало пламя.

Остатки здравомыслия подсказали: где‐то за огненной стеной прячется дверь, ведущая в сад. Прежде возиться со ржавым ключом не хотелось, но теперь сил придавало осознание того, что это единственный выход. Он перепрыгнул через огонь, не отрывая взгляда от наступающей фигуры, и забился в попытках повернуть ключ. Что‐то хрустнуло, головка ключа осталась у него в руках, а из скважины торчал обломанный стержень.

Задержав дыхание, чтобы не опалить глотку, он на ощупь пополз к пылающему окну, через которое наблюдал за ней этим вечером, нащупал шпингалет и распахнул створки.

Ветер ворвался внутрь, словно через сопло кузнечных мехов, и вокруг огненной стеной встала Смерть. Сквозь языки пламени ему мстительно улыбалось сияющее лицо.

Неисповедимые пути

Не обнаружив ничего стоящего на благородных страницах утреннего выпуска «Таймс» и ленясь приступать к делам, я принялся изучать объявления о вакансиях в седьмой колонке на первой странице. Пожелал «благородной даме, любящей игры» успеха в поисках места гувернантки, просмотрел анонсы лекций всевозможных научных обществ и порадовался, что мне не придется быть ни докладчиком, ни слушателем. Заочно подискутировал с заявлениями в разделе «Возможности для предпринимательства». Попытался (тщетно) разгадать смысл сообщений в колонке «Личное» и, наконец, двигаясь бочком, словно краб, подобрался к столбцу «Смерти: продолжение», где меня потрясло известие о том, что в Торки безвременно скончалась в возрасте тридцати двух лет вдова покойного сэра Эрнеста Рорка, Сибил Рорк. Удивительно, что о кончине такой блистательной дамы, имевшей в свое время весьма широкий круг знакомств, сообщили столь кратко и сухо. Я перечитал колонку некрологов и обнаружил посвященный ей абзац добрых слов и соболезнований, который по невнимательности пропустил ранее. Она умерла во сне; сообщалось, что будет проведено дознание.

Лень сослужила мне неплохую службу: ведь этим вечером я ждал в гости Арчи Рорка, который, несмотря на дальность родства с сэром Эрнестом, унаследовал его титул и земли. Хорошо, что я узнал печальную новость заранее. Как она могла подействовать на Арчи, оставалось лишь гадать.

История была странная, и теперь, после смерти леди Рорк, подробностей не знал никто, кроме Арчи. Мне полагалось бы знать их на правах старинного друга и несостоявшегося шафера на его свадьбе, однако Арчи ни словом не пояснил произошедшее, и я был осведомлен ни на йоту больше, чем остальные.

Год спустя после смерти сэра Рорка его вдова обручилась с новоиспеченным баронетом, сэром Арчибальдом Рорком, а за две недели до свадьбы в газете появилось лаконичное сообщение о том, что помолвка расторгнута. Услышав об этом, я сразу позвонил