Ужас в ночи - Эдвард Фредерик Бенсон

Арчи, но тот уже уехал из Лондона. Несколько дней спустя от него пришло письмо из Линкота – поместья в Гемпшире, которое он унаследовал от покойного кузена. Арчи писал, что может лишь подтвердить разрыв помолвки. Весь этот – здесь слово было тщательно вымарано – эпизод вычеркнут из его жизни. Он планировал задержаться в Линкоте на месяц или около того, а потом начать с чистого листа.

Как я слышал, леди Рорк тоже немедленно покинула Лондон и провела лето в Италии, а затем сняла меблированный дом в Торки и прожила там остаток года, отделившего разрыв помолвки от ее смерти. Уехав из Лондона, леди Рорк обрубила связи со всеми друзьями (а мир не знал женщины, у которой было бы больше друзей), ни с кем не виделась, редко выходила дальше своего сада и хранила, как и Арчи, гробовое молчание о произошедшем – а теперь умолкла навеки, несмотря на всю свою молодость, красоту и очарование.

В ожидании приезда Арчи мысли о леди Рорк весь день крутились у меня в голове, словно полузабытая мелодия, всплывающая в памяти разрозненными мотивами. Фраза за фразой я вспоминал разговоры с ней и чем дальше, тем отчетливее испытывал прежнее ощущение от наших встреч: будто за веселым и беспечным фасадом таится нечто жуткое и загадочное. Теперь я слышал этот мотив в полную силу, а раньше едва различал за триумфальным крещендо ее красоты и красноречия, да к тому же пытался себя разубедить. Пожалуй, лучше подойдет другое сравнение: она напоминала благоуханный розовый куст в сиянии солнечного дня; вдыхая аромат и впивая красоту пышного цветения, я замечал среди бутонов шипы другого, горького и ядовитого растения, укорененного в той же почве и тесно переплетенного со стеблями роз, но тотчас забывал об этом, вновь захваченный красотой и благоуханием.

Перебирая воспоминания о леди Рорк, я находил все новые сцены, наглядно иллюстрирующие это странное впечатление, теперь более яркое вне ее личного присутствия. Одна из таких сцен разыгралась в вечер нашего знакомства – летом накануне смерти ее мужа. Когда она вошла в комнату, где мы коротали время до ужина, жаркий и душный июньский вечер сразу посвежел, и все оживились. Никогда еще мне не доводилось видеть такой заразительной жизнерадостности. Леди Рорк была рослой крупной женщиной в духе статуй Юноны и, несмотря на близившееся тридцатилетие, оставалась девически свежей. Она без труда, словно дудочкой Гамельнского крысолова, пленила гостей и повела за собой. Все повеселели, и в комнате зазвенел беззаботный смех. Повинуясь ей, мы играли в шарады и прочие глупости, а позже убрали ковер и плясали под звуки граммофона. В разгар вечера произошел один случай.

Мы с леди Рорк вышли подышать свежим воздухом на балкон гостиной, обращенный к парку. Она присела в глубоком реверансе перед молодым месяцем, восходящим среди ветвей, и взяла у меня взаймы шиллинг, чтобы перевернуть на желание.

– Я не очень‐то верю, что луна может исполнять желания, но сделать это нетрудно, а если все же правда – лучше ее не гневить… Ой, что это?

Дрозд, привлеченный светом в гостиной, пронесся между нами, ударился о стекло и, трепеща крыльями, упал нам под ноги. Немедленно она сделалась вся нежность и жалость, подобрала птицу и принялась осматривать.

– Ах, бедняжка! Глядите, у него сломано крыло, и кость торчит. А как напуган! Что же делать?

Было очевидно, что самое милосердное – прекратить страдания несчастного существа, но, когда я это предложил, она отступила на шаг и прикрыла птицу ладонью. Глаза блеснули, по улыбающимся губам пробежал кончик языка, и леди Рорк проговорила:

– Нет, это ужасно! Я заберу его с собой и буду ухаживать за ним. Боюсь, он серьезно пострадал, но, может быть, еще выживет.

Неожиданно – возможно, из-за того, что она облизнулась, – я почувствовал, что она не столько жалеет дрозда, сколько испытывает удовольствие. Не отрываясь она смотрела на тельце, подергивающееся в ладонях, как вдруг лицо омрачилось, и на смену оживлению пришла досада.

– Боюсь, бедняжка умирает – глядите, закрыл свои испуганные глазки.

Птица дернулась и затихла, окоченело вытянув лапки. Леди Рорк тотчас бросила ее на пол и пожала плечами.

– Сколько суеты из-за птицы! Сама виновата – нечего было биться о стекло. Но я так мягкосердечна – не выношу, когда бедняжки умирают. Пойдемте внутрь, поиграем еще во что‐нибудь! Ах да, возвращаю ваш шиллинг – надеюсь, он принесет мне удачу. Я уже скоро поеду домой: мой муж – вы знакомы?.. – не ложится, пока я не вернусь, и будет сердиться, что сильно задержалась.

Такой была наша первая встреча, и впервые я увидел ядовитые шипы среди великолепных роз. Однако и теперь мне подумалось: вдруг я жестоко ошибся, приписав ей тайное злорадство, на которое она вовсе не была способна?.. Тогда я решил, что мне просто показалось, и постарался выбросить этот эпизод из головы. Однако разум, словно желая оправдаться, вскоре нарисовал другую подобную картину.

Через некоторое время после той первой встречи я получил от леди Рорк очаровательную записку с приглашением в ближайшее время поужинать вместе и радостно телефонировал о своем согласии. Мне и тогда, как этим утром, хотелось убедить себя в том, что моя интерпретация случая с дроздом – всего лишь заблуждение. По моему мнению, человек не обязан принимать приглашения от тех, кто ему неприятен, однако леди Рорк чрезвычайно нравилась мне во всем, не считая одной маленькой тени, которую я хотел развеять. С благодарностью приняв приглашение, я поспешил к дантисту на отчаянно необходимый прием, который давно откладывал. В приемной, подперев подбородок, сидела печальная девочка лет двенадцати и временами всхлипывала – не то от боли, не то от страха. Пока я гадал, не будет ли нарушением этикета попытаться ее утешить или развлечь, открылась дверь, и вошла леди Рорк. Увидев меня, она радостно рассмеялась.

– Ура! Вы тоже приговорены, и очень скоро нас обоих отправят на эшафот. Вы не представляете, как я трушу! И почему только у нас не клювы, как у птиц?.. – Тут она заметила понурую фигурку с заплаканными глазами. – Да нас трое! Неужели тебя отправили к дантисту совсем одну, моя милая?

– Д-да… – всхлипнула девочка.

– Как жестоко! Меня тоже отправили одну, и я считаю, что это немилосердно. Но ты не будешь одна – если хочешь, я пойду с тобой, буду сидеть рядом и надеру дантисту уши, если он сделает тебе больно. А может быть, вдвоем набросимся на него и повыдергиваем все зубы? Покажем, как правильно лечить.

Слабая улыбка пробилась сквозь завесу печали.

– А вы правда со мной пойдете? Тогда мне будет не так страшно. Понимаете, мне надо вы-выдернуть зуб, а газ мне нельзя…

Лицо леди Рорк осветилось