Колодец желаний - Эдвард Фредерик Бенсон

тот вечер я ужинал в клубе, а потом из вечерней газеты узнал о катастрофе, случившейся несколькими часами ранее на станции Корстофайн. Скорый поезд из Лондона, которым я намеревался ехать, прибыл туда в два часа пятьдесят три минуты, а другой поезд, который идет через пустоши в Хельет, должен был отправляться в три часа пятьдесят четыре минуты. Отходит он от нижней платформы, пересекает верхнюю и вдоль нее катит примерно сто ярдов, а затем меняет путь – перемещается на правую вспомогательную ветку. В это самое время через Корстофайн проходит без остановки поезд-экспресс. Обычно местный поезд, до Хельета, ждет у нижней платформы, пока проскочит этот экспресс; но в тот день он запаздывал, и хельетскому поезду дали сигнал трогаться. Дальнейшее было еще неясно: то ли стрелочник не просигналил экспрессу, то ли машинист экспресса не заметил сигнала. А случилось вот что: хельетский поезд был у верхней платформы, когда экспресс, который мчался на полном ходу, желая наверстать упущенное время, в него врезался. Паровоз и первый вагон экспресса сразу сплющило; хельетский поезд целиком превратился в гору щепок, ведь экспресс пронзил его, подобно пуле.

Фред умолк, и на сей раз я не лез с расспросами.

– Итак, мы имеем мое видение, и мы имеем интерпретацию предупреждения, мне посланного. Однако остается еще некая малость, которая для ученого, занимающегося подобными феноменами, по-моему, также представляет интерес. Я говорю вот о чем.

Прочтя газету, я решил завтра же ехать в Хельет. Озарение и сама катастрофа в равной степени, насколько я понимал, сделали свое дело, и теперь мне ужасно хотелось выяснить, существуют ли привидевшиеся мне пейзажи в нашем мире, или они были импульсом, который явился из мира нематериального, облеченный для простоты восприятия в пространство и время. Должен признаться, что я надеялся на первый вариант; я хотел найти в Корстофайне все, что мне привиделось. Тогда у меня было бы подтверждение близости двух миров, их связи, их прочного соединения по типу «ласточкина хвоста», устроенного для того, чтобы в наш мир проникали картины из мира параллельного, и мы, смертные, видели бы их своим несовершенным зрением, слышали своим нечутким ухом. Итак, я телеграфировал Артуру Темплу, сообщил, что прибуду в то же самое время, только завтра.

Вновь я отправился на вокзал, вновь контролер сказал мне, что нужно будет делать пересадку в Корстофайне. В то утро уже все газеты трубили о катастрофе, но контролер заверил меня, что завалы расчищены и путь свободен. За час до прибытия в Корстофайн мы въехали в края угольщиков и фабричных рабочих, так называемую Черную страну [29]. Солнце скрывала дымовая завеса, а Корстофайн, где мне пришлось сойти, лежал под покрывалом неестественного густого сумрака – точно такого, как в моем видении. И точно так же я доверил свой багаж носильщику и отправился исследовать места, которых никогда не посещал, но знал досконально – такой четкости и таких деталей не добьешься, сколько ни упражняй память. Справа от станционного двора были муниципальные огороды, за ними начинались вересковые пустоши – там, без сомнения, и лежал Хельет. Налево тянулись фабричные крыши с высокими смердящими трубами, а передо мной уходила в бесконечную даль, все время забирая вверх, унылая улица. Однако в тот день городок отнюдь не был безлюден – целые толпы спешили мимо меня. В канавах возились дети, на ступеньках у дверей кошки занимались своим туалетом, воробьи искали корм у дороги, в кучах мусора. Это казалось естественным; в первый день, когда мой дух – или, если угодно, мое астральное тело – посетил Корстофайн, я был потенциальным мертвецом, и все живое находилось вне пределов доступного мне. Теперь я принадлежал к живым – вот живые и роились вокруг меня.

Я быстро зашагал по улице, ибо знал из прежнего опыта, что времени у меня не так уж много – впору дойти до места и вернуться к поезду. День был удушливо знойный и неправдоподобно сумрачный, причем тьма все сгущалась. Вот дома слева от меня пошли на убыль, и мне открылись мрачные равнины; вот закончились и дома по правую сторону. Дорога сделала крутой поворот, и я теперь двигался вдоль каменной стены, слишком высокой, чтобы заглянуть за нее. Железные ворота были не заперты, за ними я увидел ряды надгробий, а на фоне почти черного неба – крышу и шпиль часовни. Вновь я ступил на заросшую гравийную дорожку, вновь между часовней и могилами лежала лужайка, и вновь одно надгробие находилось поодаль от остальных.

Я пересек лужайку и увидел, что это отдельно стоящее надгробие затянуто мхом и лишайником. Тростью я очистил ту его часть, где значилось имя усопшего – или усопшей. Вновь пришлось зажечь спичку, ведь в темноте я не мог разобрать букв. И вновь я прочел свое собственное имя – только оно и было выбито на могильной плите. Ни дат, ни эпитафии – одно имя, больше ничего.

Фред замолчал. Пока лился его рассказ, камердинер принес сифон и виски на подносе, поставил на стол лампу, которая теперь горела ровным светом, ибо воздух был недвижен. Впрочем, я не видел и не слышал перемещений камердинера; я знал о них не больше, чем сам Фред – о шахматном ходе своего друга Артура в ту минуту, когда поле его осознанного восприятия было занято видением. Фред плеснул себе виски, я сделал то же самое; вот он вновь заговорил.

– Возможно, в некий период своей жизни я был в Корстофайне и делал именно то, что делал в своем видении. Я не могу доказать обратное, ибо не могу отчитаться за каждый день с момента своего рождения. Скажу одно: я не помню, совершенно не помню ни о чем подобном; я даже не слыхал прежде названия «Корстофайн». В противном случае еще неизвестно – может, мое видение на самом деле – воспоминание, и тот факт, что я был предупрежден насчет поездки в Корстофайн в один конкретный день, всего лишь совпадение. Если бы я не внял видению, я бы неминуемо погиб, а мое тело (конечно, в случае если бы его удалось идентифицировать) погребли бы именно в Корстофайне, ведь в завещании моем я велю похоронить меня на кладбище, максимально близком к месту моей смерти, если против того не будет особых причин, и мой душеприказчик обнаружил бы это распоряжение. Вообще-то мне совершенно безразлично, как поступят с моим телом, когда моя душа его покинет; не хочу, чтобы оно стало для других причиной сентиментальной досады.

Фред выпрямил спину, потянулся; усмешка возникла на его губах.

– Если говорить о совпадениях, это конкретное могло бы считаться просто изощренным. А само оно явило бы силу прежде