Колодец желаний - Эдвард Фредерик Бенсон

– В дурной славе; в проклятии, если угодно. Местные жители – как, впрочем, и археологи – считают, что здесь было капище друидов и проводились жуткие ритуалы, в том числе с человеческими жертвоприношениями. Это не так; круг монолитов – не капище, и никогда им не являлся. Здесь владыки держали совет, что и подтверждается названием «Совет Пенруса». А капище где-то поблизости – в этом нет сомнений. И как же мне хочется его найти!

Мы изрядно взмокли, пока поднялись, пыхтя и оскальзываясь, по крутому склону, и сели отдохнуть в пределах круга, каждый из нас – спиной к монолиту. Фрэнк принялся объяснять свою точку зрения.

– Если ты дашь себе труд счесть камни, ты обнаружишь, что число им, включая те, возле которых мы отдыхаем, – двадцать один; если же ты вооружишься рулеткой, ты увидишь, что камни стоят на равном расстоянии друг от друга. Каждый из них представляет собой сиденье для члена Совета. Будь это место капищем друидов, между двумя камнями с восточной стороны расстояние было бы больше, ведь именно там всегда располагается вход, ибо любой храм должен глядеть на восходящее солнце. Мало того, внутри круга, по всей вероятности, в самом центре, лежал бы еще один камень, большой и плоский. Это был бы жертвенник, в том числе и для человеческих жертв. Допустим, жертвенник куда-то делся; но тогда мы нашли бы на его месте вмятину в земле. Вот, я перечислил основные признаки капища; здесь их нет. Это сооружение всегда считалось капищем; так оно и описано в научных трудах. Но я совершенно уверен, что не ошибаюсь насчет него.

– Выходит, настоящее капище где-то рядом? – уточнил я.

– Несомненно. Оно просто-таки должно прилагаться к доисторическому поселению, размеры которого позволяли ему иметь площадку для совещаний. Правда, его могли стереть с лица земли. Когда Корнуолл подвергся христианизации, древняя религия – если слово «религия» здесь уместно – была объявлена мерзостью, и места поклонения стали методично уничтожаться. Точно так же израильтяне вырубали священные рощи Ваала [32]. Я исследую эту местность со всей тщательностью; мне кажется, руины находятся вон в том лесу – в таком глухом уголке у них был шанс уцелеть.

– Ты упомянул древнюю религию; а в чем ее суть? – не отставал я.

– Сведения крайне скудны. Известно одно: строилось все не на любви, а на страхе. Богами считались слепые силы природы, что являют себя в штормах, обвалах и смертельных поветриях; умилостивить таких богов можно, если принести им в жертву человека. Жрецы, разумеется, были сведущи в чародействе и ведовстве. Они были правящим классом и сохраняли за собой власть, запугивая людей. Попробуй вызови недовольство такого вот персонажа – с большой долей вероятности тебе объявят, что богам угодна кровь твоего первенца, пролитая в день летнего солнцестояния, в тот миг, когда первые солнечные лучи проникнут в восточные врата храма. Поистине, в те времена куда как мудро поступал тот, кто угождал жрецам.

– А сейчас в Корнуолле вроде бы царит милосердие, – вставил я. – Капища древних богов стоят пустые.

– Так-то оно так; только древние суеверия укоренились очень глубоко. Возьми судебный процесс в Пензансе [33]– еще и года не прошло, как он прогремел на всю страну. Дело было так. У одного фермера стала чахнуть и околевать скотина, он пошел к некоей старухе, она заверила его, что на животных наведена порча, он стал ей платить за снятие этой порчи. Платил, платил, а потому ему это надоело, вот он и решил: лучше я эту старуху засужу. – Фрэнк взглянул на часы. – Давай-ка пройдемся перед ужином. Только не по той дороге, по которой пришли сюда, – нет, мы спустимся с холма и двинем через лес. Отсюда он выглядит приветливым.

– И в нем может обнаружиться капище, – поддержал я, вставая.

Мы обогнули пшеничное поле и ступили на тропу, что вела через сосновую рощу все вверх по склону холма. Сосны здесь были низкорослые, ветви их гнулись к земле, по стволам словно прошлась гребенка вечных ветров с юго-запада. Однако хвоя оказалась на диво густа, следствием чего был зловещий, какой-то нездешний сумрак. Чем дальше мы углублялись под своды сосен, тем мрачнее делалось все кругом. Трава не могла пробиться сквозь толстый слой опавших иголок, кроны были непроницаемы для света, и нам казалось, что мы находимся в величественном чертоге, построенном самой Природой. Над нашими головами не шелестел ветер, а темнота и тишина давали человеку с воображением шанс представить, будто он идет по церковному нефу. Впечатление усиливал запах сосновой хвои, по тяжести не уступавший ладану. Мы не производили шума, как если бы шли по толстым коврам. Птицы не перепархивали от ствола к стволу, не перекликались; слышалось только сонное мушиное жужжанье, и было похоже, что где-то замирает и никак не может замереть финальная нота органной пьесы.

В полях нас с Фрэнком освежал морской бриз, не то жара была бы невыносимой; но в лес не проникало ни единого дуновения. Мы шли и шли; во мне прогрессировала угнетенность духа. Неуютное место этот лес, думал я; здесь как будто полно невидимых сущностей. Должно быть, Фрэнка охватило это же чувство.

– По-моему, за нами следят из-за каждого дерева, – выдал он. – И мы этим глазастым не по нраву. Интересно, откуда в моей голове этот бред?

– А вдруг мы с тобой идем по священной роще Ваала? – предположил я. – Могла ведь такая роща уцелеть, и теперь в ней обитают души жрецов-убийц.

– Если бы так! – протянул Фрэнк. – Я бы спросил у них дорогу к капищу.

Внезапно он указал вверх.

– А это еще что?

Я проследил за его жестом, и на полсекунды мне почудилось, будто меж деревьев мелькнуло что-то белое. Однако прежде, чем я успел сфокусироваться, видение сгинуло. И тут же я понял, что сыт по горло и духотой, и давящим унынием.

– Этот лес нам не принадлежит, – сказал я. – Другие люди имеют такое же право здесь гулять. Но с меня хватит деревьев; мне хочется на простор.

Я еще не закончил фразы, как впереди чуть посветлело, да и меж густо растущих стволов стали наблюдаться промельки дневного сияния. Наконец мы увидели, что выход близок, а еще через минуту оказались под чистым небом, овеваемые ветром с моря – словно выбрались из переполненного людьми душного дома на свежий воздух.

Место было дивное: перед нами лежал луг с травой столь же нетронутой, густой, изначальной, как и в пределах круга монолитов. Там и сям, словно драгоценные камешки, пестрели цветки тимьяна, золототысячника и воловика. Тропинка наша больше не делала изгибов, и мы, пройдя по ней через луг, очутились возле прелестнейшего особнячка – приземистый, хотя и двухэтажный, он стоял