Ужас в ночи - Эдвард Фредерик Бенсон

– В любом случае, поведай нам о падающем камне, – попросил я.

Кружок у камина пришел в движение, и не только физически. Детское веселье, с каким прошел день, внезапно отступило. Хотя мы дурачились и играли в прятки со всей возможной искренностью, теперь настало время настоящих пряток: в темных углах нас будет поджидать ужас истинный или, по крайней мере, достаточно убедительный, чтобы казаться действительностью. И когда миссис Чендлер вздохнула: «Ах, Эверард, не слишком ли это тебя взбудоражит?» – мы, во всяком случае, взбудоражились достаточно.

В комнате по-прежнему царил полумрак, лишь время от времени освещаемый случайными вспышками пламени в камине, и у нас были все возможности бояться того, что рыщет в темноте. К тому же полено, ярко освещавшее кресло Эверарда, догорело, и теперь с нами говорил из темноты бесплотный голос, роняя слова медленно, но отчетливо.

– В прошлом году двадцать четвертого декабря, – начал он, – мы с Эми, как всегда, встречали здесь Рождество. С нами были некоторые из присутствующих – по меньшей мере трое или четверо.

В это число входил и я, но, как остальные, промолчал, раз Эверард не предложил нам назваться. Он продолжал:

– Те, кто гостил тогда здесь, помнят, каким теплым выдался тот день год назад. Мы даже играли в крокет на лужайке – исключительно ради того, чтобы потом с полным основанием об этом заявлять, хотя вообще‐то для игры было прохладно. Мы сыграли несколько укороченных матчей вничью, как сегодня играли в бильярд, и на лужайке тогда было ничуть не холоднее, чем сегодня после завтрака в бильярдной, когда за окном навалило фута три [31] снега, а то и больше.

Внезапно в каминной трубе завыл ветер, и пламя вспыхнуло, подхваченное воздушным потоком.

– Слушайте! – воскликнул Эверард, и мы услышали, как мягко стучатся в окна подгоняемые вихрем снежинки, словно спешат куда‐то сотни маленьких ножек и только стекло отделяет их от нас. Четверо или пятеро из присутствующих восьмерых скелетов развернулись к окну. На перекладинах мелкого свинцового переплета скопился снег, но в остальном ничего примечательного не наблюдалось.

– Да, канун Рождества в прошлом году выдался очень теплый и солнечный, – продолжал Эверард. – Осенью обошлось без заморозков, и отчаянный георгин цвел в припадке безумия. – Немного помолчав, он добавил: – Возможно, обезумел и я.

Его не перебивали – рассказ приковывал к себе внимание, перекликаясь с будоражащим азартом пряток и одиночеством снегопада за окном. Миссис Чендлер беспокойно поерзала в кресле. Поразительно, как стремительно рассеялось наше веселье всего за пять минут. Мы больше не посмеивались над своими детскими играми, а всерьез погрузились во взрослую игру.

– Пока вы с моей женой играли укороченный матч, – продолжал, обращаясь ко мне, Эверард, – я отдыхал, когда вдруг внезапно дохнуло холодом. Задрожав, я поднял голову и увидел не вас, а нечто, не имеющее к вам, надеюсь, никакого отношения.

Рыбак выуживает рыбу из воды, охотник убивает оленя, а говорящий овладевает вниманием слушателей. Как пронзают острогой рыбу, как стреляют в оленя, так Эверард пригвоздил нас, не оставив шанса освободиться до окончания рассказа.

– Все вы помните лужайку для крокета, – продолжал он. – По периметру она обсажена цветами и огорожена кирпичной стеной с единственной калиткой. Подняв голову, я увидел, как лужайка стремительно уменьшается, а стены растут и сжимаются вокруг нее. Одновременно с этим стало стремительно темнеть, словно кто‐то высасывал с неба свет, и вскоре сделалось совсем темно, лишь слабо светилась калитка.

Как я говорил, в тот день цвели георгины, и, когда вокруг сгустился пугающий мрак, я принялся искать их глазами, в отчаянии стремясь уцепиться за что‐нибудь знакомое. Однако георгинов больше не было, и там, где краснели их лепестки, теперь колебались слабые отсветы пламени, довершившие мою галлюцинацию. Я сидел уже не на лужайке для крокета, а в помещении, похожем на загон для скота, только круглом. Потолок был такой низкий, что я едва не упирался головой в стропила. Стояла почти полная темнота, лишь из двери напротив сочился слабый свет. За дверью был коридор, ведущий, вероятно, наружу. Впрочем, свежего воздуха оттуда не поступало в это жуткое смрадное логово, куда не заглядывали ни метла, ни вольный ветер.

Казалось, годами здесь обитал человеческий зверинец. Впрочем, спертый воздух – ничто по сравнению с чудовищным угнетением духа, какое вызывало это место, пропитанное духом извращения и злодеяния. Кто бы ни обитал здесь, он явно имел больше общего с дикими зверьми, чем с человеческим родом. К тому же я испытывал тяжесть веков, словно меня отбросило далеко в темную древность.

Эверард ненадолго умолк. В камине на мгновение вспыхнуло пламя, осветившее обращенные к рассказчику лица. На всех читалось выражение испуганного ожидания. Испытывал его и я, с трепетом предвкушая жуткое продолжение.

– Как я упоминал, на месте безумных георгинов теперь горело тусклое пламя, и мой взгляд обратился туда, – продолжал Эверард. – Вокруг огня маячили силуэты, природу которых я понял не сразу. Постепенно мои глаза привыкли к полумраку, а может быть, пламя разгорелось ярче, и я увидел, что у костра сидят карлики: когда один из них, издавая жуткие звуки и бурно жестикулируя, вскочил, то все равно не достал головой до низкого потолка. Одет он был в рубище до колен, а обнаженные руки покрывала шерсть. Говор и жестикуляция усиливались. Карлики тыкали в мою сторону пальцами, и я догадался, что речь идет обо мне. С нарастающим ужасом я осознал, что не могу шевельнуть ни ногой, ни рукой – меня парализовало бессилие ночного кошмара. Я не мог даже пошевелить пальцем, повернуть голову или хотя бы закричать.

Все это пронеслось перед глазами мгновенно, как во сне, и так же внезапно исчезло: я вновь обнаружил себя на лужайке, и моя жена еще даже не ударила по мячу, над которым занесла молоток, когда началось видение. Меня била крупная дрожь, и пот стекал по лицу.

Вы можете сказать, что я заснул и мне приснился кошмар. Возможно. Однако меня не клонило в сон ни до, ни после того, как это произошло, – будто передо мной на мгновение открыли книгу и вновь захлопнули.

Кто‐то из нас внезапно встал с кресла, отчего я вздрогнул, и включил электрический свет. Честно признаюсь, я был этому рад. Эверард рассмеялся:

– Чувствую себя Гамлетом, разыгрывающим пьесу для виновного дядюшки. Мне продолжать? – Никто не ответил, и он продолжил. – Допустим, что это был не сон, а галлюцинация. Так или иначе, видение преследовало меня. Много месяцев оно обитало на границе подсознания – дремало, временами ворочаясь во сне. Тщетно я убеждал себя, что тревожусь понапрасну: