Шепот в тишине. Мистические истории - Марика Макей

Та, что лежала под могильной плитой, родилась в 1891 году, и что, по сути, за все эти годы могло сохраниться, кроме памяти, от этой умершей так уже много лет назад почтенной старушки с хорошим именем Надежда? Правда, на выцветшем фото губы ее недовольно поджаты и смотрит она неодобрительно. Но это же всего лишь фотография, причем выбранная скорбящими родственниками, и они же поставили отдельный памятник усопшей Надежде.

А ведь таким образом, кругом соли, семян мака, льна, замыкали жилище или вот могилы от ходячего покойника. Не мог мертвец ни покинуть свою домовину, ни проникнуть в дом к оставшимся на этом свете родственникам, пока не сосчитает все до одной крупинки, не переберет все до единого семена до того, как наступит спасительный рассветный час. Даже не сам покойник, чья душа уже отправилась туда, куда ей предписано, а злой, нечистый дух, сумевший завладеть обликом умершего.

Тут уж мне и состояние калитки на участке показалось странным: при хорошем, аккуратном и целом заборчике железная калитка снизу и немного сбоку была погнута, деформирована, будто бы ее не могли сразу открыть, дергали так, что некоторые прутья отошли от основания, причем не сверху, как можно было бы ожидать, если мешал, например, слежавшийся снег или слой глины и кто-то пытался войти через оградку к могилам, а именно внизу, не снаружи, не со стороны тропинки, не со стороны пришедшего на кладбище, а изнутри, словно кто-то застрял там, на участке, и с силой лупил ногами по калитке… Так странно! Ведь всегда можно обратиться к работникам кладбища, они обязательно помогут, расчистят, откроют безо всякого вредительства и вандализма.

Я встретилась взглядом с похороненной много десятилетий назад Надеждой и непроизвольно отступила на шаг от оградки.

Вроде бы адекватный человек в своем уме, знаешь, что это всего лишь фотография на каменной плите, всего лишь огороженный участок земли, что никого рядом нет, кто бы мог каким-то образом оценить твои действия, и вместе с этим очень вежливо и очень внятно, хотя и очень тихо говоришь в никуда:

– Простите, что побеспокоила.

И понимаешь, что все сделала правильно. С соседями надо поддерживать хорошие отношения.

В неспокойные времена обычно нужно остановиться, обернуться назад, чтобы увидеть, в каком месте накосячили, на что нужно опереться, что было хорошего, а что перестать тащить с собой тяжелым, замедляющим грузом. Но некоторые настолько погружаются в эту остановку и созерцание, что перестают видеть настоящее, не говоря о будущем, и видят позади либо одно только прекрасное (и, конечно, безвозвратно потерянное), либо один мрак и ужас (эти, конечно, тащатся дальше).

Чрезмерное всегда нарушает баланс, будь то горе или, как ни странно, радость.

И тогда из прошлого начинают лезть чудовища, они возвращаются, раз уж их позвали. Они всегда именно чудовища, даже если кажется обратное. Мучитель врывается из прошлого, уже давно похороненного, в настоящую реальность, и продолжает свое гнусное дело. Будто бы любимый и любящий, безвозвратно потерянный, тоже здесь, но теперь он тянет туда, куда нет дороги, отравляет настоящее, в котором его нет и уже никогда не будет, и предлагает «единственное» решение: уйти вместе с ним в небытие.

Но ни того ни другого на самом деле нет. На их место с большим удовольствием приходит нечисть, для которой достаточно приоткрытой двери, было бы приглашение, как говаривал деревенский дедушка одного моего знакомого.

Если он врал, то и я вру.

А ведь желающих по своей воле сунуться куда не следует, открыть то, что не ими было закрыто и не для них приоткрыто,– таких порядочно. И не думают, что своими действиями, зачастую движимые только глупым любопытством, причиняют беды совершенно посторонним живым людям. Находят не родную могилку, даже не обязательно заброшенную, тревожат не своего покойника, а расхлебывать последствия в итоге приходится не им, а родне этого самого потревоженного, вызванного с того света.

И приходит давно усопший, а точнее – что-то им прикидывающееся, к оставшимся любимым, садится в ногах кровати и жалостливо так вздыхает: «Бедняжечка ты моя, тяжко тебе, да и мне без тебя грустно. Приходи, приходи ко мне насовсем. Помнишь, как нам вместе хорошо было?»

Или сочувственно и неодобрительно покачает головой: «Да что же ты с жизнью-то своей без меня творишь? Вот уж тебе лучше быть со мной рядом, под присмотром!»

И есть попросит, а как можно дорогому человеку отказать?

И забирает с собой, и с поданной едой огрызает здоровье и жизнь, сожрет кого-то живого.

А оставшийся на этом свете родственник по привычке верит, соглашается, подчиняется.

И нет никого рядом, кто бы убедил, что лучше пусть живой мается, да все равно вперед пихается.

Потому и ходили после выноса тела по всему дому, по двору, по хозяйственным постройкам, приговаривая: «Свое с собой забирай, а наше нам оставляй».

А страшнее всего, когда со дня смерти родного покойника проходит уже много времени, боль поутихла, острая скорбь сменилась смирением, уже привыкли жить без него, может, даже и прожили гораздо больше времени без него, чем с ним, а он вдруг приходит, словно расставание с ним произошло вот только вчера и не было всех этих лет, и включается в текущую жизнь, как полноправное действующее лицо.

Но тот, кто приходит под видом усопшего, пусть даже замечательного при жизни человека, хочет существовать не просто так, а именно за счет живущих близких и родственников. Он не пощадит никого и с каждым разом будет требовать все больше и больше, пока у его жертвы не останется ничего, что она могла бы отдать, кроме своей жизни.

А жертвы принимают свою участь молча, с покорностью, никому не рассказывая. Даже те, кому визиты покойника – не радость долгожданной встречи, а тяжкий груз невыносимого возвращения.

– Он опять пришел меня мучить. Я десять лет в спокойствии жила, даже болячки ушли, врачи удивлялись. Первое время просыпалась с радостью, что не услышу его, не увижу, не почувствую. Забыла, выкинула из головы. А тут сижу вечером, перебираю вязание свое и спиной чувствую – он здесь. Я научилась распознавать, когда он в каком настроении, когда не в духе, чтобы сразу собраться, уклониться, чтобы если ударит, то хотя бы не по голове. И точно: по коридорчику прошел и об этажерку спотыкнулся, такая узорчатая у меня стоит, от мамы досталась. Ну никому никогда не мешала, а сейчас-то я