Шепот в тишине. Мистические истории - Марика Макей

через чужие захоронения, заброшенные и не очень, идя по самому краешку и переступая заборчик. Зимой, особенно когда снег высокий и рыхлый, пройти совершенно невозможно, если только кто-то до тебя не протоптал тропинку. Тогда шагаешь ровно по следам, невольно мысленно извиняясь, потому что не видишь: наступил на чужие могильные холмики или нет. С асфальтированной тропинки нашу могилку не видно: она надежно укрыта накренившимся стволом старого дерева, раскинувшимся чубушником и заслонена несколькими чужими обелисками. Здесь мог бы быть похоронен мой прадед, тот, который при жизни смеялся, и это даже было бы его землячество, но его последний дом без окон неизвестен – а то, может, тоже заливался бы хохотом с фотокарточки, как тот молодой покойник. Или нет, потому что в нашей родне не принято, чтобы с могилы на тебя кто-то смотрел… Вполне возможно, что прадед вообще похоронен в общей могиле, безымянным, и даже не на этом кладбище, и чьим он стал соседом – мы не знаем. Дом – человеческий, жилой дом, из которого его спровадили на его унылую свадебку, – давно уже снесен, на этом месте проложена дорога… Никаких следов.

Рядом с нашими могилками есть два захоронения, по которым я всегда невольно ориентировалась, помимо имен на могильных памятниках. Первое давно заброшено, но до сих пор не перешло новым владельцам, хотя прямо из центра могильной плиты, расколов ее корнями буквально в крошево, растет огромная липа, будто бы вырвавшись из самой могилы, из гроба питаясь соками. Мне на ум сразу приходит старая русская загадка про покойника: «Бегунчики бегут, ревунчики ревут, старо дерево несут. В сухом дереве не дышит, не пышет».

А тут переродился в липу липовый мертвец, и уже и не мертв вовсе, покуда дерево не спилили.

Маленькой я понять не могла, да как же так удалось на такое огромное, высокое, с толстым стволом дерево нацепить каменную раму. И поверить сложно, что это такая же могила, как рядом.

Но тут скорее торжество жизни, самая настоящая жизнь после смерти, и что-то в этом есть позитивное, как бы странно ни звучало. Вот уж у кого точно можно позаимствовать веточку для любовного приворота, ведь и листья-то у липы в виде сердца! Но не для любовной магии растут на кладбищах липы, не только как громоотводы, не только как медоносы, призывающие пчел своим гудением славить Господа в месте вечного покоя. Вполне вероятно, это дерево кого-то держит там, глубоко под землей, не дает вырваться наружу, является спасением и стражем.

Обструганные ветки липы, так называемые «лутошки», отлично справлялись с охраной от ведьм, вампиров и ходячих покойников, никак не желающих оставить своих живых родственников. Как бы пригодилась такая могучая липа соседям другой нашей родственной могилки…

Это не особо близкие соседи, на них не смотришь с радостью узнавания: «Наконец-то дошли!» – более того, я ни разу не видела живьем владельцев этого захоронения, хотя с некоторых пор мне бы очень хотелось их увидеть, любопытство и беспокойство одновременно.

Есть захоронения, которые не представляют никакого интереса даже для некрополистов, поскольку не являются ни слишком старыми, ни какими-то интересными в эстетическом плане, не могут похвастаться близостью к могилам знаменитостей, – стандартная домовина на неглавной кладбищенской улице.

Пока была жива бабушка и посещали дедушку мы с ней вместе, я вообще не замечала этих соседей. Они ничем не выделялись среди других, как, вероятно, и мы с нашими родными могилками не привлекаем внимания незнакомых с нами посетителей кладбища – ни странной фамилии, ни фотографий, ничего особенного…

А потом, пару лет тому назад, я пришла навестить бабушку с дедушкой, уже двоих, когда бабушкин участок действительно стал по-настоящему бабушкиным, и времени у меня было много, торопиться некуда, мне сделалось грустно, нахлынули воспоминания, я стала бесцельно бродить туда-сюда, смотреть на захоронения по соседству с нами, потому что мы так ходили вместе с бабушкой, когда она была жива, и тогда мне казалось, что и саму бабушку можно хоть ненамного воскресить через эти знакомые места и действия. Определение «воскресить» по отношению к могиле звучит достаточно странно, но что есть, то есть.

И тут я впервые обратила внимание на этот могильный участок. Краем глаза зацепила странное, неправильное, что ли, остановилась, пошла обратно. Вот такое неправильное только искоса, краешком, вскользь и можно поймать.

Так иногда идешь в одиночестве в каком-то пустынном месте, уже вечером, чувствуешь себя особенно уязвимо, и вдруг, в очередной раз полуобернувшись на непонятный шум, к своему облегчению, видишь несколько девушек, вроде бы даже знакомых, что весело переговариваются, смеются и идут так бодро, ничего не страшась. Спокойно уже отворачиваешься, шагаешь не так широко, но тебя никто не обгоняет, и в разговоре за спиной нельзя уловить ни одного внятного слова, и куда эти вроде бы знакомые девушки идут и откуда они вообще появились в этом-то пустынном месте? И уже ускоряешь шаг, боясь еще раз оглянуться, и сосредоточен на дороге перед собой, так что не сразу понимаешь, что давным-давно никаких голосов за спиной не слышно – и вот теперь тишина как раз правильная, и ожидаемая, и безопасная.

На этом и ближайших участках нет ни одного свежего захоронения, каждая последняя дата, выбитая на могильном памятнике, двадцати-тридцатилетней давности. Имена самые обыкновенные, ничем не примечательные.

И, как вы понимаете, раньше так и было – обыкновенно, как у всех, а вот теперь стало неправильно, потому что необычно.

При бабушке такого не было.

Последняя дата захоронения на этом участке показывала 1985 год, то есть успела смениться уже почти пара поколений.

Мне сразу вспомнилась история с Мокошкиными, бабушкиными деревенскими знакомцами, но там присутствовало захоронение деда, совсем, считай, свежее, да и дед этот якобы слыл колдуном, так что были вполне объяснимые причины, чтобы могилу обсыпали маковыми семенами и чем там еще.

А тут прошло довольно много лет, уже выросли люди, которые покойную, лежащую под гробовой плитой, никогда живой не видели.

Однако на этой могиле появился аккуратный и очень заметный круг из соли, крупной такой, какую обычно употребляют для консервирования (тут даже какая-то ирония), приготовления маринадов. Это было настолько странное украшение для могилы, мной никогда до этого вот прямо так, в реальности, не по рассказам, не виденное, что я подошла к оградке и пригляделась.

Это совершенно точно был солевой круг. Не из белых камней, как можно было бы предположить, а из обыкновенной соли. Ее очень хорошо было видно, потому что раньше тут старательно выпалывали всю растительность,