Шепот в тишине. Мистические истории - Марика Макей

кладбище, тем более городском, которое на ночь всегда закрыто, минимален, то вы глубоко ошибаетесь. Собственно, ничего не мешает им являться в любое время и в любом месте, разве что не любому человеку, к нашему счастью. Считается, что всякое пограничье, будь то половина дня или половина ночи, перекресток дорог или просто порог, ворота или лестницы, дороги или заборы, реки или мосты, рассвет или закат,– все это замечательное время и место для появления потустороннего. Например, то, что люди чаще всего умирают на рассвете, в четыре-пять часов утра, и в одиннадцать, и в субботу, совершенно естественно, просто биоритмы и статистика. Вот так и сверхъестественное подчиняется какой-то своей, непонятной нам, логике, своим ритмам.

Вспомнилось, что в былые времена таких умерших молодыми, скоропостижно, не в свой положенный срок, то есть не в старости, когда смерть печальна, но неизбежна и естественна, считали в нашей традиции заложными покойниками. Будто бы не уходят они до конца на тот свет, мыкаются между этим и тем миром до тех пор, пока не выйдет их установленный жизненный срок, иногда и не понимают, что умерли уже, а нечистая сила и рада их в этом подвешенном состоянии подловить и использовать в своих темных делах.

Но соседские мальчики с нашего кладбища спят спокойно, уйдя туда, куда им положено…

Впрочем, если подумать, по народным представлениям, у умершего достаточно поводов тянуться обратно с того света, и это могут быть вовсе не предметы, не незавершенные дела и не обиды. Вот, к примеру, нельзя плакать по скончавшемуся, тосковать и звать обратно – он вполне может откликнуться на зов, только не тот человек, что был при жизни, поскольку человека больше нет, а некое его подобие, на первый взгляд вроде бы неотличимое, но на самом деле недоброе, ни то ни се, то ли неупокоенный дух, застрявший на полпути между этим и тем светом, то ли настоящая нечисть. Непритомники – так их называла бабушка.

На нашем кладбище всегда кто-то есть, в любую погоду, в любой сезон, в любое время, когда кладбище открыто для посещений. Не исключаю, что и после закрытия кто-то остается внутри кладбищенской ограды, среди этих извилистых дорожек, старых деревьев, корнями взрывающих землю, раскалывающих и приподнимающих старинные могильные плиты, среди этих заливающихся соловьев и страшно ухающих сов, среди непременных воронов (именно воронов, не ворон), каких-то неведомых певчих птиц и пробегающих поперек дорожек местных крысок, несущих в зубках кусочки поминальной еды.

Кстати, вы замечали, что на кладбищах, причем любых, даже заброшенных, царствуют именно вороны? Другие птицы редки и даже удивительны.

Как-то в Троицкую родительскую субботу я пришла к бабушке, и вдруг на дорожку прямо передо мной порхнул белый космоногий голубь, с настолько ошалело-растерянным видом, что сразу становилось ясно – неместный. Таких голубей обычно выпускают молодожены на свадьбу, и я, откровенно говоря, не знаю, что с этими птицами происходит потом: возвращаются ли они к своим хозяевам или нет. В любом случае при виде этого несчастного белоснежного красавца на кладбищенской тропинке определение «унылая свадебка» заиграло новыми красками. Как он там с воронами соседствует – неизвестно. Может, заблудился, бедняга.

А вот людям не страшно на нашем кладбище заблудиться, в чем я неоднократно убеждалась, когда решалась идти не привычным треугольником, которым всегда ходила бабушка, а думала срезать путь. Ты блуждаешь, блуждаешь, натыкаешься на все более запущенные могилы, на все более старые и странные обелиски, незнакомые совершенно, с фотографий на тебя внимательно смотрят неулыбчивые люди, чем старше могила, тем суровее лица, очень внимательно смотрят. Это те самые соседи, которые оценивают любого приходящего, и обычно не в самую лучшую сторону.

Кто придумал приклеивать такие суровые фотографии, неужели нельзя выбрать самую лучшую, веселую? Чем моложе захоронение, тем позитивнее изображение, особенно у ушедших молодыми, – один парень в голос хохочет с надгробия, так рад – всегда отвожу взгляд от его могилки, проходя мимо, что-то тревожное есть в его радости.

Вот в который раз ты видишь перед собой черную высокую стелу, поставленную над головой несчастного, так не вовремя прибывшего в Китай во время Ихэтуаньского восстания, инженера, чье тело казнившие его, как и всякого попавшегося на их пути иностранца, повстанцы-ихэтуани так и не отдали его родным. Ты опять здесь, а между тем голова инженера путей сообщения Верховского похоронена совершенно в другой стороне от твоих могил, и очень трудно не заметить и случайно наткнуться на стелу, но у тебя каким-то образом сегодня это получилось уже несколько раз! Ты начинаешь удивляться, как такое небольшое кладбище может быть таким холмистым и запутанным, начинаешь медленно волноваться, а потом слегка паниковать – и в этот момент вдруг видишь какую-нибудь совершенно обыденную тетеньку, живую, современную, которая с удивлением глядит на тебя из-за оградки, где прибиралась, приготовившись выносить мусор, все эти сухие ветки, выцветшие венки из искусственных цветов…

– Вы третий раз мимо меня проходите, заблудились, наверное? – участливо спрашивает она, правильно считав твое состояние по выражению лица.

И ты тут же видишь знакомый перекресток тропинок, свой тринадцатый сектор со своими знакомыми могилками и родным бабушкиным участком, вон там купол церквушки, а значит, и выход. Действительно, как тут можно заблудиться? Как тут можно испугаться?

И фотографии на могильных памятниках все сплошь с улыбками, счастливые, ты буквально окружен веселыми лицами, старыми и молодыми, смеющимися со всех сторон, будто бы тебе здесь рады, как тот парень-хохотун (его могилку давно не навещают).

Недаром бабушка ходила всегда одним и тем же путем: от Козловых налево, Палишневы рядом, и милое соседство под одной могильной плитой родных между собой Зайцевых и Львовых…

Как много заброшенных могил, и даже не совсем старых… Зимой это не так заметно, зима уравнивает все могилки, начиная со второй линии от дорожки. А вот летом, когда буйно расцветает сочная крапива, буквально колосится рейнутрия (по зловредности своей равняющаяся с борщевиком, хотя напоминает какой-то бамбук) и всюду белеют зонтики сныти (только наступи на нее, как окутает тебя характерный терпкий запах), заброшенные захоронения видны сразу. Где-то еще сквозь густо разросшуюся сорняковую зелень потухшими разноцветными пятнами проскальзывают всполохами выцветшие искусственные цветы, скорее всего, заботливо поставленные тем, кто сам уже ушел на тот свет, наверное, покоится в другом месте, а обязанности свои, правила не успел передать. А может, и некому было.

Если удастся разглядеть даты на сохранившихся памятниках, то понимаешь, что двадцати лет достаточно для полного забвения и запустения.

К одной из наших могил надо пробираться прямо