Шепот в тишине. Мистические истории - Марика Макей

доченьки на одинаковый кошмар: идут в сад, а из кустов, из темной глубины, радостный жаркий шепот: «Мясные девочки! Мясные девочки!» Отмахнулась тогда, не придала значения, а они ушли и не вернулись. Только через неделю, как поиски прекратили, совсем случайно одна старушка наткнулась сначала на брошенные корзиночки с почерневшими уже грибами, а потом уже на растерзанные останки под ракитовым кустом. Какая жуткая деталь, будто бы колыбельная про волчка воплотилась в жизнь таким ужасным образом. Ухватил за бочок, утащил под ракитовый кусток…

Схоронили то, что осталось от малышек, а осталось немного, ошметки, в одном гробу, в одной могилке, и как-то быстро земля на ней заросла травой, сорными цветами.

Наверняка эту ужасную историю прадедушка и рассказывал, как обычно, похохатывая, что счастливо избежал страшной участи съеденных сестричек, и уж его-то никто не звал из-за кустов «мясным мальчиком». А вот соседскую девочку, чья тетка была неподалеку схоронена, так тоже позвали, только не во сне, а из тех самых кустов на сестричкиной могилке. Хоть она и не откликнулась и убежала в страхе, а все равно вскорости заболела тяжело и в больнице умерла, не смогли спасти. Тоже, считай, сожрал ее, только не волк, а тиф.

А моего прадеда смерть нашла через много лет, когда опять настало очень страшное время, и не было в тот момент никого из близких рядом, и снова ходили по его дому, как по своему, чужие люди, и где и как справили прадедушкину личную унылую свадебку – никому из родственников не известно.

Бабушка тоже называла похороны унылой свадебкой, с детства привыкла. Во сне, объясняла, если свадьба снится – всегда к похоронам. Смерть всегда в белом, саван белый, как на свадьбе, когда новобрачные для прошлой жизни умирают, для новой рождаются. Над невестой раньше всегда плакали, причитали, как по покойнице.

И одновременно смерть воспринималась как возвращение домой, потому и гроб – это домовина, и как хоронили раньше не на кладбищах, а в собственном жилище под полом, так и покойник переезжает со двора (то есть из избы) в дом (в могилу). Вот в деревнях из подпола постоянно какая-то нечисть лезет, говорила бабушка. То ли дело в городе, просто красота! Пока доберется из подвала до нашего этажа, может, в какой другой квартире и останется, но если уж доберется – пощады не жди. Такие вот у нас соседи!

Я не могла понять: шутит она так или нет, потому что бабушка при этом улыбалась, совсем как веселый прадедушка, только глаза ее совершенно не смеялись.

А когда слышу колыбельную про волчка, невольно вспоминаю про мясных девочек, и засыпать почему-то совершенно не хочется…

Хотя они не наши соседи по кладбищу. Наверное…

Тут никогда невозможно быть уверенным, что однажды вы не станете соседями и, как бы это сказать, не встретитесь.

Как-то в одном курортном городке возвращались мы к себе в снятое обиталище с подругой и ее маленькой, лет четырех, дочерью. Дело было уже под вечер, надвигались сумерки, а нас совершенно случайно занесло на местное кладбище. Просто оно было по дороге, и так вышло, что мы решили на него зайти. Собственно, почему бы и нет? Такое случается в душных сумерках южных городков.

Дочь подруги восприняла место вообще как парк, только без аттракционов, и терпеливо шла с нами, даже не капризничая. Но в какой-то момент начала обеспокоенно озираться, а потом и вовсе потянула нас обеих к себе и шепотом поинтересовалась: «Зачем за нами дядя все время следит?»

На кладбище в тот вечер практически и людей-то не было, кроме нас троих, двух молодых женщин с маленьким ребенком. Вопрос про шпионящего дядю прозвучал как гром среди ясного неба. Мы с подругой быстро обернулись и очень сильно напряглись. Он действительно следил за нами, полускрытый кустами, растущими между могильными памятниками, расслабленный, ничего не стесняющийся и не боящийся. Этот мужчина средних лет, в кепочке, сдвинутой на затылок, в спортивном костюме, засунувший руки в штаны с лампасами, он просто стоял за кустами и жадно смотрел на нас, не издавая ни звука, не шевелясь. Как долго он простоял так, шел ли он за нами раньше, или мы попались ему здесь? Я почувствовала, что сердце начинает колотиться где-то у самого горла.

– Кто вы такой? Что вам надо? – Подруга, как настоящая мать, схватила дочку на руки и теперь оценивала степень опасности. Правда, голос ее предательски сорвался и прозвучал совсем не угрожающе и не серьезно.

Мужчина молчал. Я уже была готова поклясться, что он шевельнулся, будто собираясь шагнуть к нам, как вдруг догадалась: этот мужчина никогда не сдвинется с места. Могильный памятник из темного мрамора слился с сумерками, а кусты, чуть колышимые легким ветерком, создали обманчивую игру теней. Уж не знаю, чем руководствовался заказчик, решивший увековечить память умершего именно этой прижизненной фотографией, да еще выполненной в полный рост. Исполнитель постарался: лицо на камне вышло как живое, даже, кажется, объемное и тоном светлее основного фона. Своеобразное решение… Но факт остается фактом: выглядело все это как притаившийся в кустах маньяк, спрятавшийся среди могил в ожидании жертвы.

Мы, конечно, засмеялись, обрадовавшись неожиданному спасению, стали наперебой объяснять малышке, что это всего лишь памятник, изображение. Она внимательно выслушала нас, отказавшись слезать с маминых рук, и опять уточнила: «А зачем этот дядя следит за нами, если он умер?»

Больше мы в таких местах не гуляли, хоть бы они сто раз походили на парки. Дочка подруги еще несколько раз вспоминала про «дядю с кладбища», но потом курортная жизнь пошла своим веселым чередом, а встречные дяди были сплошь живые и доброжелательные.

Позже я опять совершенно случайно шла мимо этого кладбища, уже, правда, днем и одна, и решила нарочно зайти посмотреть на испугавшую нас могилку при солнечном свете. Так бывает в южных городках – принимаешь спонтанные странные решения.

Памятник я нашла сразу. При дневном свете сразу было понятно, что это никакой не человек, а обычный мраморный прямоугольник, что изображение плоское, однотонное, без изысков, а уж выбор сюжета его пусть по-прежнему остается на совести заказчика. Я прошлась туда-сюда по дорожке, пытаясь под разными углами и с разных точек поймать тот самый испугавший сначала ребенка, а потом и нас, взрослых, ракурс, ожививший могильный памятник и придавший совершенно обыкновенному лицу такое страшное и голодное выражение.

Нет, ничего не вышло. Будто на самом деле в тот вечер кто-то стоял, скрывшись за кустами, слившись с темнотой могильного памятника,