Проходите, раздевайтесь - Людмила Станиславовна Потапчук

А случай был такой.

Один раз в поликлинику пришла мама с маленькой девочкой, и у девочки в коридоре начался припадок. И мама растерялась, потому что раньше у этой девочки припадков не было, и мама не знала, что делать. А эта Зинаида Васильевна как раз шла мимо по коридору и увидела, что девочка на полу, а мама не может помочь. И тогда Зида сказала, чтобы все отошли, что она знает, что делать. И затянула девочкину майку вокруг девочкиной шеи и стала так держать, и держала долго, а когда отпустила, то девочка так успокоилась, что больше не дышала и не задышала уже никогда.

И после этого был суд, но Зиду-гниду почему-то не осудили. Я не понимаю, как это вообще возможно, но вот так рассказала бабушка Егора. Не осудили. Но в поликлинике она после этого больше не работала. И даже в газете про этот случай писали.

Я слушал и даже не понимал, могу ли я такому поверить. Это было больше похоже на какие-то древние легенды, чем на реальность, да еще и современную.

Мы все это выслушали, и Руслана сказала:

– Ну ни фига ж себе.

То есть она сказала не «фиг», а другое. Я никогда бы не подумал, что она умеет произносить такие слова.

И Дарья – бабушке:

– А заложный-то почему?

Но ответила ей не бабушка, а ответил ей Егор:

– Заложный покойник потому что. Или нечистый покойник. Которого земля не принимает, и он после смерти ходит и всем вредит. Или самоубийца, или кто молодым умер, или убийца, как эта вот Зида. Она же уже умерла давно, а вот ходит и вредит. Что смотрите? Я по фэндому «славянская мифология» столько фанфиков написал. А прочитал в сто раз больше. Не сакральная вообще-то инфа, не верите – сами погуглите.

– Ну ошизеть, – это Дарья. – А с чего вы взяли, – это бабушке, – что это именно та самая Зинаида? Я-то ее помню уже старенькой, а эта, конечно, не юна, но и не дряхлая же.

– Ты ее помнишь живой, – это Руслана. – А она мертвая.

И бабушка тогда сказала:

– Да узнала я ее. У сестры в альбоме была фотография общая, черно-белая еще, то ли с дня медработника, то ли Восьмое марта праздновали, что ли. Там эта Зида в самом центре. Важная, как не знаю что, фу, фря маринованная. Надька, ну сестра моя, все грозилась ей рожки подрисовать или уши ослиные, но что-то забоялась фотографию портить.

– Вообще супер, – Дарья говорит. – А с какого перепугу эта мелкая девочка – тоже Зида? Внучка ее, что ли?

И тут бабушка опять повела себя странно. Она повернула голову в сторону, совсем дико стала смотреть вбок и зашептала:

– Она.

Я тоже посмотрел туда, куда глядела бабушка, но там ничего не было.

– Кто – она, бабуль? – спросил ее Егор, тоже почему-то шепотом.

– Она это, – зашипела бабушка почти неслышно. – Зида. Маленькая, злая, страшная. И со шваброй – тоже она. И все здесь – она. На всем здесь она. Ходит, не спит, место это хранит и поганит, и всех в себя обращает, все она, всё она! И вы будете – она.

И все тише, тише шипит, и мы уже все к ней приблизились, чтобы хоть что-то услышать. И услышать можно было, а разобрать слова – уже нет, потому что в ее шипении гласные слились с согласными, и очень скоро не стало других звуков, кроме «шшш», «ссс» и опять «шшш».

И я вдруг почувствовал, как у меня по спине сбегают вниз очень противные холодные струйки. Может, пота, а может, страха, а может, и чего-то еще, такого чего-то, о чем ни мне, ни науке пока неизвестно. Ведь бывает же такое, о чем науке пока неизвестно. Как дикарям о магнитном поле.

А потом я зачем-то опять посмотрел туда, куда глядела бабушка. И закричал.

Потому что там сидела маленькая девочка Зида.

Дарья. Дитятко, прыжки и зубы

Зида сидит, говорит она. Зида тут сидит. А вот Зида тут сидит.

И посматривает на нас искоса – одновременно и мрачно, и хитренько.

Было непонятно, откуда она взялась, как сумела подойти так тихо и усесться на пол, как долго, а главное, зачем она сидит на полу, а не идет, например, возиться с игрушками в детский уголок. Или не ушла с мамой или с папой, кто там ее привел, когда та сумасшедшая тетка со впивающимися глазами всех увела за собой.

То есть я совсем не верила, да, что эта стриженая девочка и та стриженая седая тетка – один и тот же человек, причем мертвый. В то, что происходит тут, в поликлинике, не просто чертовщина, а ну уж совсем чертовская расчертовщина в квадрате и в кубе. В клеточку и в полосочку.

Вернее, так: не совсем верила.

Но меня не удивило, что Андроид, когда ее увидел, так мощно заорал. Я, если по чесноку, и сама чуть не заорала.

И тут же думаю – ну как же глупо пугаться такой мелкой девчоночки. Пусть даже и страшненькой, и неухоженной, и сопливенькой. И неясно откуда тут взявшейся, на полу сидящей. И зовут которую – Зида, как ту жуткую старуху из моего детства. Которая старуха, кстати, очень коротко обстригала свои седые волосы. Так, что даже череп просвечивал. Лысый розовый череп, как будто у смерти.

Так, думаю, вот сейчас хватит зацикливаться на ужасах. А то нам без этого ужасов мало, ага.

Зиночка, говорю, а ты что здесь одна-то делаешь?

– Зида сидит, – сообщает мне это милое дитятко. Типа, задаешь дурацкие вопросы – получи и ответ такой же.

Зинуль, ну иди, что ли, сюда, говорю. Ты что на пол-то уселась, он холодный, грязный.

И краем глаза вижу, как эта полусвихнутая Поэтусова, ну Егора то есть бабушка, головой мотает – типа, не надо, не зови, не зови. Ну что уж, я уже позвала.

– А вот Зида посидит, – так хитро, злорадненько даже отвечает крошка Зида.

Интересно, думаю. Раньше она, кажется, нас всех боялась, шарахалась, смотрела волчонком. А теперь, похоже, и не