Проходите, раздевайтесь - Людмила Станиславовна Потапчук

голосов родители маленьких детей. Орали на своих малышей, я не слышала что, но рты разевали так, будто кого-то хотели проглотить, и некоторые на детей замахивались, а еще некоторые и подзатыльники отвешивали, так что очень скоро заорали и дети тоже.

И я даже не очень удивилась, когда из ниоткуда подлетела эта гадкая тетка, и принялась стучать по стене железной палкой, и, перекрывая всех, заорала, как в мегафон:

– Ти-хо!

И все тут же замолкли и замерли, как в немой сцене из «Ревизора».

– Всех родителей! – кричит гадкая. – Родителей детей от четырнадцати и старше! Прошу проследовать со мной с целью подписать бумаги! Разрешающие нам! Провести ряд обследований! И манипуляций! С вашими детьми! Всех родителей! Детей до четырнадцати! Прошу проследовать за мной вместе с детьми!

– Ну и голосище у нее, да?

Это Настырный сказал. Негромко, но прямо мне в ухо.

Блин, говорю, зачем так пугать. Ты лучше мне скажи, что за манипуляции с нами провести хотят.

– Знаешь, – отвечает. – Предпочел бы не узнавать. Ни в теории, ни на практике. А вот ты мне лучше знаешь что скажи. Куда уборщица девалась?

– Прошу не задерживаться! – кричит гадкая.

Ну ты, говорю, нашел проблему. Ушла куда-нибудь.

– Не я нашел, а это проблема нас нашла. Проблемы, точнее. Предки свихнулись, домой не пускают, а уборщица превратилась в эту вот кричащую.

Как, говорю, превратилась? Ты серьезно, что ли?

– Не знаю. Но где та со шваброй стояла, там сейчас эта командует.

Ну, может, говорю, та ушла, а эта пришла.

– Может. Но они как-то очень быстро поменялись. Уйти с того места за две секунды можно только сквозь стену. А я в этот сюр не верю.

А в превращения, говорю, веришь?

– Молчать, Руся! – это уже мой папхен. – Чтобы здесь стояла и никуда ни ногой!

– Я сейчас вернусь, – это мать Андроида его перекрикивает. – И поведу тебя на процедуры!

И Огурцова-старшая еще что-то кричит. И потом все как-то быстро произошло, как будто включили ускоренную съемку. Раз – родители скомкались в кучу, малышей за ручки тянут внутрь этой кучи. Два – выстроились в линию, как на уроке физры. Три – вот они все уже в другом конце коридора. Четыре – остались только мы четверо. Я, Настырный, Цухлов и Дарья.

Нет, пятеро. Еще Настырного бабушка.

Маленькая такая, испуганная, сидит на лавочке, что-то бормочет. Так мне ее что-то жалко стало, невыносимо. Она когда только в поликлинику пришла, такая была решительная, даже как будто грозная. Как Екатерина Великая, только сильно уменьшенная в размерах. А тут…

А тут мы вчетвером вокруг нее столпились и начали друг друга перебивать.

– Бабуль. Бабуля! Встать можешь? Давай попробуем все-таки домой уйти, а? – Это Настырный.

– Вы как себя чувствуете, вам, может, помочь? – Это я.

– Какая-то эпидемия сумасшествия, может, тут воздух такой? – Это Дарья.

– Если сказать по правде, то мне сейчас очень страшно и вообще не по себе. – Это Андроид.

И еще что-то похожее мы говорили, и мы с Настырным один раз даже попытались с двух сторон приподнять его бабушку, но она только висла у нас на руках, мотала головой, жмурилась и охала.

А потом Настырный сказал:

– Вам не кажется, что она всех, ну, кроме нас, заразила собой? Да нет, что вы так смотрите, не бабушка. Я об этой начальственной крикунье, которая еще про манипуляции. Которая увела всех.

– Как, – говорю, – заразила? Чем?

– Не чем, а вот собой. Они все стали такие же, как она. Чушь несут, ведут себя как зомби. Вот ты, Иван, ты свою маму когда-нибудь такой видел? Нет? Я же ее помню, она обычно другая совсем. Руслана, а твой отец часто на тебя орет?

Ну, говорю, бывает иногда, но не такие глупости, это точно. Может, и да, заразился каким-то безумием. А может, наконец решился сказать мне, что думает на самом деле. Что я тупая кобыла с куриными мозгами. Может, просто кто-то соскреб с него вежливость.

– А мне, – это Андроид, – не очень хочется верить, что мама говорила то, что думает. Если и она обо мне так думает, я вообще не знаю, как жить.

– Не думает! – это Огурцова Андроиду. – Вообще не бери в голову. Она просто свихнулась, как и остальные.

Ничего так ты его утешила, говорю.

– А ты! – это она мне.

– А ты, – это уже Егор Андроиду, – чего приплясываешь? Нервничаешь?

– Нет, – Андроид говорит. И продолжает приплясывать.

– Понятно, – говорит Егор. – Мне тоже бы выйти… в одно место, но одному стремно. Давай вместе? Девушки пока за бабушкой присмотрят. Присмотрите же?

– Нет, блин, по домам пойдем, – это Огурцова.

Присмотрим, говорю.

И правильно он попросил нас за ней присмотреть. Потому что, только они с Андроидом скрылись, тут же появилась эта. Со шваброй.

И принялась на бабушку наезжать.

– А вы, – скрипит, – чего тут расселись? Особое приглашение нужно, что ли? Вам документы подписать, а вы тут. А ну встала и пошла живенько!

– Вы что, – Огурцова ей. – Не видите, человеку нехорошо. Куда она пойдет.

Та, со шваброй, потопталась-потопталась, губы поджала. Потом говорит:

– Ну ладно. Вам сюда документы принесут. Раз вы такая престарелая.

Бабушка тогда ойкнула, и еще больше сгорбилась, и пошатнулась. И пока мы с Огурцовой ее поддерживали и прямо сажали, та, со шваброй, куда-то делась. Была – и нет.

Мы еще молча посидели, и Огурцова такая:

– Ты заметила, куда она ушла?

Нет, говорю. Как в стену.

– Может, это призрак? Через стены ходит? Надо ее в следующий раз потрогать, чтобы проверить.

Я, говорю, что-то не хочу тут никого трогать. И еще меньше хочу, чтобы меня трогали.

И мы опять помолчали.

– А он не такой дурак, как я думала, – говорит Огурцова. – Ну, этот. Андроид наш.

А с чего, говорю, ты вообще взяла, что он дурак.

– А он что, тебе нравится?

Если я не считаю его дураком, говорю, так что, сразу и нравится? Не нравится. Иногда бесит. Сегодня вот подошел – зачем, говорит, ты лицо красишь. Какое его дело? Во-первых – не крашу. Во-вторых – мое лицо! Захочу – и начну краситься, никого не спрошу. Возьму вот и губы в зеленый выкрашу. Или вон сделаю себе брови нарисованные в половину лба. Или вообще завью их в барашек. Или сбрею. Будут еще всякие тут мне указывать.

Что-то меня прорвало, в общем.

А Огурцова: