Колодец желаний - Эдвард Фредерик Бенсон

– Уж не глумится ли над нами молодой Спинетч? Если так, то розыгрыш получился самого низкого сорта. Святые небеса, а это еще что? – вскричал Людовик, ибо в парадную дверь громко постучали. Сильвия приникла лицом к его плечу.

– Это Спинетч, – выдохнула она. – Ужасный, гадкий Спинетч!

На ватных ногах брат с сестрой приблизились к двери и отворили ее. На пороге стоял некто назвавшийся посыльным из Рая; он принес записку для мисс Байрон.

– Через полчаса мне надобно восвояси идти, мисс, – сказал он. – Это на случай, ежели вы ответ дадите. Насчет коробки, мисс.

Записка оказалась от Грамсби; сожалея, что «огорчает» своих хозяев, Грамсби наотрез отказывалась возвращаться в съемный дом. Об нем слухи дурные; вот причина. И она, Грамсби, будет оченно признательная господам, ежели они соберут ее добро, сложат в коробку и отправят ей с посыльным.

– Трусиха! – вскричала Сильвия, вся дрожа от негодования. – Еще и коробку ей отправлять! Нет, пускай сама приходит и забирает.

Они с Людовиком вернулись в гостиную, разожгли огонь в камине и затеплили множество свечей, желая вернуть себе спокойствие. Увы, подхватываемое вихреобразными сквозняками, пламя зловеще трепетало, так что пришлось нашим медиумам поближе придвинуться к камину. Теперь уже за окнами бушевала полноценная буря, дом сотрясали порывы ураганного ветра, двери скрипели, шторы перешептывались, в оконные стекла хлестал ливень, а из дымохода слышались шумы вроде бормотания и шороха.

– Вот только согреюсь – и сразу продолжу поиски, – сказал Людовик. – Мне секунды покоя не будет, пока не найдется тело.

– А мне не будет секунды покоя, когда ты его найдешь! – простонала Сильвия.

Озябшие, они практически залезли в камин; тут-то внимание Людовика и привлекло нечто.

– Что это? – спросил он и поднес свечу к жерлу дымохода. – Веревка! Она перекинута через скобу внутри трубы.

Брат и сестра переглянулись, и каждый прочел в глазах другого чудовищную разгадку.

– Отойди-ка, Сильвия, – скомандовал Людовик. – Я тут сам разберусь.

В словах не было надобности, ведь Сильвия и так уже ретировалась в самый дальний угол. Людовик потянул за веревку, она размоталась, и с глухим скрежетом, с утробным стуком, поднявши тучу пепла, который разлетелся во все стороны, «оно» рухнуло прямо на уголья.

Людовик и Сильвия выскочили вон из дому; посыльный как раз подходил к калитке.

– Отвезите нас в Рай! – взмолился Людовик. – В местный полицейский участок! Здесь совершено убийство!

Все спиритические издания, да и многие обычные газеты, каждая в свое время, опубликовали отчет об этих потрясающих событиях. На сеансы к Байронам выстроилась длинная очередь из жаждущих получить свежие откровения от молодого Спинетча. Впрочем, под влиянием Астерии с Виолеттой и он мало-помалу сделался сущностью вполне заурядной и повествовал исключительно об измышленных цветах да белых одеяниях.

Багнелл-террас

Целых десять лет я прожил на Багнелл-террас и, как и все, кому посчастливилось обрести здесь пристанище, был убежден, что ни один из лондонских районов не сравнится с этим в плане комфорта, удобства и созерцательного умиротворения. На Багнелл-террас дома невелики; не нам, местным жителям, устраивать приемы, тем более с танцами; впрочем, у нас и желания такого не возникает. Вечерами нас не манят звуки шумных развлечений; не бурлит Багнелл-террас весельем и в дневное время. Собственно, все мы перебрались сюда именно с целью бросить якорь в тихой уютной гавани – и обрели таковую. Транспорт по Багнелл-террас не ездит, ибо наша улица по сути – cul-de-sac [11], и дорога упирается в высокую кирпичную стену, по которой летними ночами бесшумно перемещаются коты и кошки, нанося взаимные дружеские визиты. К слову, дух рассудительности и покоя влияет даже на этих зверей, ибо они не оглашают Багнелл-террас протяжными воплями, наводящими на мысли о предсмертной агонии (как свойственно их собратьям из других районов, где с благовоспитанностью дела обстоят хуже). Нет, здешние кошачьи подражают хозяевам домовладений, до которых снизошли, согласившись украсить их своим присутствием; точно так же, как люди, коты и кошки группируются в небольшие тихие компании.

Впрочем, хоть я и не пожелал бы себе жизни в другом районе, я не имел в собственности – и боялся уже, что никогда не буду иметь, – один конкретный дом, для меня привлекательный куда больше, чем все остальные. Дом этот располагался у той самой кирпичной стены, что перекрывает Багнелл-террас; среди однотипных домов его выделяла одна особенность. У нас тут, видите ли, каждый дом снабжен по фасаду квадратным газончиком, где весной распускаются луковичные цветы, что очень живописно; но газончики слишком малы, а Лондон в целом слишком сумрачен для успешного цветоводства. В доме же, на который я столь долго взирал с вожделением, такого газончика не было; им пожертвовали, чтобы выстроить просторную квадратную комнату (ибо пространство, недостаточное для полноценного цветника, почти избыточно для просторной комнаты). С домом эта постройка соединялась посредством крытого перехода. Вообще, в домах на Багнелл-террас комнаты, пусть светлые и радостные, очень невелики; мне всегда казалось, что каждому из здешних очаровательных жилищ не хватает последнего штриха в виде по-настоящему большой комнаты, чтобы считаться совершенством.

Обитатели дома, на который я положил глаз, в узком кружке ближайших соседей расценивались как субъекты загадочные. Правда, мы знали, что хозяин имеется (его время от времени видели либо входящим в дом, либо выходящим из него), но лично с ним знаком никто из нас не был. А странно вот что: хотя мы все (правда, нечасто) сталкивались с этим человеком на улице, впечатления наши от него отличались противоречивостью. Он всегда двигался легко и проворно, словно энергичность и не думала покидать его, и мне казался молодым; а вот Хью Эббот, чей дом был следующим в ряду, не сомневался, что этот человек не просто стар, а очень стар. Мы с Хью, оба убежденные холостяки и давние друзья, нередко обсуждали нашего соседа. Начиналось с того, что Хью упоминал о нем, раскуривши после ужина трубочку, или же первым заговаривал я сам, задумавшись над шахматной доской. Не зная имени этого человека и отталкиваясь от моего желания заполучить его дом, мы дали ему прозвище Навуфей [12]. Нам обоим казалось, будто есть в нем нечто странное, непостижимое, даже призрачное.

Как-то я провел два зимних месяца в Египте, а по возвращении, буквально назавтра, пригласил на ужин Хью. После трапезы я принялся демонстрировать свои трофеи, от покупки которых в Египте не дано удержаться даже самому стойкому путешественнику, когда в Долине Царей их предлагает экзотического вида проходимец в бурнусе. Были здесь бусины (далеко не столь густо-синие, какими они казались вблизи пирамид); была парочка скарабеев; а напоследок я приберег предмет своей особой гордости, а именно статуэтку из ляпис-лазури – кота всего в несколько дюймов высотой. Кот, сидящий с опорой на задние лапы, с поднятыми передними