Новые миры. Ежеквартальное издание. ВЫПУСК 1 - Баррингтон Дж. Бейли

Бог найдет Невесту, равную той, которую он потеряет? - легко спросила она. -Сможет ли другая совершить Волшебство, которое так нравится Чаакте? Будет ли другая такой же любящей и теплой? Неужели зерно будет для нее прорастать лучше, чем для меня?

  Верховный жрец ждал и размышлял, ибо он знал ее силу. Кроме того, ему не хотелось терять ее. Он ничего не ответил, и Мата повернулась и, покачиваясь, направилась к нему, ее глаза потемнели и стали огромными.

  - Кроме того, - сказала она, - что будет со мной? Неужели меня тоже однажды найдут лежащей лицом вниз в ручье, а речные рыбы сожрут меня?

  Он нетерпеливо пошевелился.

  - Не будем больше об этом, - сказал он. - Несмотря на всю твою красоту, ты все еще ребенок, Мата. Ты не понимаешь всех Тайн.

  Она чувствовала внутри себя Бога, который придавал ей сил. Она босой ногой пнула дрова в костре, взметнув сноп искр.

  - Я понимаю, - сказала она. - Есть тайны, о которых лучше не распространяться, жрец ЧаАкта, иначе поднимутся копья, и священная кровь, несомненно, запятнает их, сделав нечистыми.

  ЧаАкта встал, его глаза пылали гневом. Он двинулся к Мате, подняв руки, но она стояла на месте; она распахнула плащ и рассмеялась.

  - Посмотри, ЧаАкта, - сказала она. - Посмотри, прежде чем ударить, и увидишь Волшебство.

  Какое-то время он смотрел на нее безумными глазами. Теперь так легко было задушить ее и перерезать горло, представив, что это работа какого-нибудь дикого зверя...

  На лбу у него выступил пот; затем он отступил назад, покачиваясь и вздыхая.

  - Не дразни меня, Мата, - хрипло сказал он. - Я не причиню тебе вреда.

  Он упустил шанс, и они оба это знали. Она постояла еще мгновение, улыбаясь, затем опустилась рядом с ним на колени. Он обнял ее, задыхаясь, и она была очень ласкова с ним. Они пролежали всю ночь при слабом свете костра, и Мата не давала ему покоя; ближе к рассвету он спал как убитый. Она разбудила его в положенный срок, накормила похлебкой и пивом; потом оделась, пришла и послушно села у его ног.

  - Мой господин, - сказала она, - расскажи мне сейчас о своих мыслях - о том, что я должна уйти, а другая займет мое место.

  Он покачал головой, прикрыв глаза.

  - Никто не займет твое место, Мата, - сказал он. - Ты прекрасно это знаешь.

  Она мягко добавила:

  - Но, Повелитель, люди захотят этого.

  Он сказал:

  - На людей можно повлиять.

  - Я бы не стала огорчать моего Повелителя ЧаАкту.

  Он решительно произнес:

  - Ты можешь убедить их, Мата. Если нет другого выхода...

  Она посмотрела на него исподлобья, глаза ее сияли.

  - И ты даешь мне разрешение?

  Он ударил кулаками по коленям, потом прижал руки ко лбу.

  - Делай, что хочешь, - сказал он. - Делай, что хочешь, говори, как велит Бог, но ради меня оставайся его Невестой.

  Мата откинулась на спинку стула и восторженно захлопала в ладоши.

  - Тогда пусть ЧаАкта тоже поклянется в верности, - сказала она. - Клянусь великим Богом, который стоит за его плечом так же, как за моим. Потому что я видела его много раз, Повелитель; его член длинный, как пучок тростника, и такой же твердый и зеленый.

  Он снова застонал, потому что она умела возбуждать его словами, даже когда ее тело пребывало в покое.

  - Клянусь, - сказал он наконец. - В собственном Доме Бога, где он, несомненно, услышит мою клятву.

  Так они заключили договор; и Чаакта обнаружил, что не может разорвать невидимые узы, которыми Мата его связала.

  К началу лета люди начали открыто роптать, потому что посеянная кукуруза всходила, а Процессию все еще не созывали, и для Бога не избрали новую Невесту. Мата сама успокоила их, выступив перед Домом Совета - неслыханный поступок для девушки или женщины.

  - Истинно говорю вам, - сказала она, - процессия состоится, как всегда, как бывало прежде. И Бог, говорящий устами Чаакты, дал знать о своем выборе. Истина в том, что я, и никто другой, поведу жрецов, став Его Невестой на следующее лето.

  В ответ на это раздалось возмущенное бормотание, а некоторые даже замахали кулаками. Мата мгновенно подавила возмущение.

  - Послушайте меня, - сказала она. Она повысила голос, перекрикивая всех прочих. - В другом месте один человек поднял на меня руку; плоть очень быстро осыпалась с его костей. Мой Господин, который скор на благословения, так же скор и на проклятия, ибо его голос - раскаты небесного грома, его гнев - молния, раскалывающая самые крепкие деревья.

  Жители деревни все еще неуверенно роптали. Мужчины уставились друг на друга, сжимая рукояти кинжалов и дергая себя за бороды.

  - А теперь послушайте еще кое-что, - сказала Мата. Она заговорила тише; постепенно толпа снова успокоилась. - Ваше зерно прорастет выше и крепче, чем раньше, - сказала она. - Ваши животные будут тучнеть, и вы будете процветать. Во все времена года, пока я правлю в Доме Бога, не случится ничего дурного. А если я лгу, то вот что я вам скажу: вы можете сбросить меня с Кургана и переломать мне кости. - Больше она ничего не сказала, а отвернулась, нетерпеливо проталкиваясь сквозь толпу. Люди с удивлением расступились перед ней, и ни один мужчина не повысил голоса, когда она уходила.

  Ее слова звучали дерзко, но когда ЧаАкта упрекнул ее за это, Мата лишь улыбнулась.

  - Бог сказал мне правду, - безмятежно сказала она. - Ты сам все увидишь...

  Лето выдалось таким, какого долина еще не знала. Колосья были выше, чем мог припомнить старейший житель деревни - они колыхались на ветру, золотистые и сочные. Ни ветер, ни дождь не повредили урожай, так что ямы для хранения были заполнены до краев, и приходилось выкапывать еще больше хранилищ, покрывая их циновками и глиной. Коровы и овцы жирели на пастбищах долины, празднование сбора урожая было самым замечательным из всех, какие случались в деревне; и после этого все расступались перед Матой, когда она шла, и старались не касаться ее тени.

  ЧаАкте тоже казалось, что Мата одержима. Она снова начала нюхать волшебные семена; Мата постоянно пользовалась ими, утверждая, что они помогают ей лучше видеть. Теперь у нее часто были видения Бога. Кроме того, он стал приходить к ней чаще, а однажды взял ее на глазах у всего народа,