Злая. Сказка о ведьме Запада - Грегори Магуайр

– Мне не удалось ничего узнать, – в тысячный раз сказала Ведьма. – Может, их тайно увезли в Изумрудный город или убили – я не смогла этого выяснить. Ты ведь знаешь, няня. Я подкупала людей, шпионила. Нанимала агентов, чтобы они проверяли все возможные следы. Я писала княгине Настойе из племени Скроу, просила её совета. Я потратила целый год, гоняясь за ложными зацепками. Ты это знаешь. Не мучай меня напоминаниями о моём провале.

– Это в первую очередь мой провал, – миролюбиво возразила няня; все знали, что она ни секунды в жизни так не считала. – Эх, будь я моложе и проворнее! Я бы высказала этому командиру Черристоуну всё, что о нём думаю! А теперь Сарима пропала без вести, и её сёстры тоже. Впрочем, полагаю, это не наша вина, – заключила она неискренне, хмуро глядя на Ведьму. – У тебя было куда поехать, вот ты и поехала; кто же тебя за это осудит?

Однако образ Саримы в кандалах, Саримы, разлагающейся в могиле, но всё так же отказывающей Ведьме в прощении за смерть Фиеро, – это причиняло Эльфабе не меньше боли, чем вода.

– Отступись, старая ты карга, – шикнула Ведьма. – Неужели даже собственные домочадцы должны меня так бичевать? Иди пей свой чай, чудовище.

Наконец Ведьма села подумать о Нессарозе и о том, что делать дальше. Она старалась держаться в стороне от политики, но понимала, что смена власти в Манникине может нарушить хрупкое равновесие – возможно, даже к лучшему. В какой-то степени смерть сестры вызывала у неё постыдное чувство облегчения.

Эльфаба составила список вещей, которые нужно взять с собой на поминальную службу. Прежде всего – страницу из Гримуара. У себя в комнате она вновь склонилась над огромным, пахнущим сыростью фолиантом и наконец вырвала особенно загадочную страницу. Буквы продолжали искажаться у неё перед глазами, временами рассыпаясь и вновь складываясь в слова, будто буйные полчища муравьёв. Иногда, стоило Ведьме заглянуть в книгу, на странице, которая накануне была неразборчивыми каракулями, появлялся осмысленный текст. Но иной раз, если вглядываться слишком долго, фразы снова рассыпались врозь. Эльфаба собиралась спросить обо всём этом у отца – он, человек духовный, наверняка увидит истину лучше её.

Кольвен-Граундс был затянут траурным крепом и пурпурными лентами. Прибывшую Ведьму встретил всего один человек – бородатый манникинец по имени Нипп, который, занимал разом должности привратника, уборщика и исполняющего обязанности премьер-министра.

– Ваше происхождение больше не даёт вам особых привилегий в Манникине, – сообщил он ей. – Со смертью Нессарозы титул Владычицы окончательно упразднён.

Ведьме было всё равно, но она не любила, когда ей пытались безапелляционно приказывать.

– Упраздните, когда я позволю, – отозвалась она.

Не то чтобы почётное обращение по титулу часто использовалась в последние годы. Согласно редким бессвязным письмам Фрекса, оскорбительное прозвище «Злая Ведьма Востока» начало забавлять Нессарозу, и она сочла его допустимым актом публичного наказания для человека столь высокоморального. Она даже сама начала так себя называть.

Нипп провёл её в комнату.

– Мне многого не нужно, – сказала Злая Ведьма Запада (прозвище было забавно схоже с сестринским, потому она позволяла называть себя так этим выскочкам из Манникина). – Лишь переночевать тут пару дней. А ещё мне бы хотелось увидеть отца и посетить поминальную службу. Соберу кое-какие вещи и скоро уеду. Кстати, наш брат, Панци, приедет?

– Панци снова исчез. Передавал привет. Он отправился с каким-то поручением в Гликкус, дело неотложное. Некоторые полагают, что он дезертировал – боится перемен в правительстве теперь, после смерти тиранши. Впрочем, эти опасения вполне оправданы, – добавил он холодно. – Вам принести чистые полотенца?

– Я ими не пользуюсь, – ответила Ведьма. – Не надо. Уйдите поскорее.

Она была очень уставшей. И очень грустной.

Фрекс в свои шестьдесят три года ещё сильнее полысел, а борода его стала белее, чем прежде. Его плечи сгорбились, будто стремясь встретиться друг с другом, голова втянулась в выемку, образованную разрушающимся позвонками и ослабшей шеей. Он сидел на веранде, укрытый пледом.

– Кто это здесь? – спросил Фрекс, когда Ведьма подошла и села рядом.

Она поняла, что отец почти лишился зрения.

– Это твоя другая дочь, папа, – ответила она. – Единственная, что осталась.

– Фабала, – сказал он. – Что же мне теперь делать без моей милой Нессарозы? Как жить без моей крошечки?

Эльфаба держала его за руку, пока он не заснул, и вытирала ему лицо, хотя его слёзы больно жгли её кожу.

Освобождённые манникинцы разрушали дом. Ведьма никогда не придавала значения роскоши, но всё же казалось нелепым и кощунственным растрачивать имущество подобным образом. Осквернение было таким недальновидным поступком; разве местные сами не понимали, что, как бы они теперь ни решили жить, особняк Кольвен-Граундс мог бы стать их зданием парламента?

Эльфаба проводила время с отцом, но они мало разговаривали. Однажды утром, когда он был немного бодрее и внимательнее, чем обычно, он спросил, действительно ли она ведьма.

– Ну, а что такое ведьма? – ответила она. – В этой семье кто-нибудь вообще когда-то доверял словам? Отец, можешь взглянуть для меня на одну вещь? И сказать, что ты видишь?

Ведьма вытащила из внутреннего кармана страницу из Гримуара и развернула её у Фрекса на коленях, как большую салфетку. Он провёл по бумаге руками, будто мог ощутить смысл кончиками пальцев, а затем поднёс вплотную к глазам, близоруко щурясь.

– Что ты тут видишь? – спросила Эльфаба. – Ты можешь сказать, какова природа этой письменности? Что она несёт: благо или зло?

– Буквы чёткие, крупные. Может быть, я и смогу разобрать. – Фрекс перевернул страницу вверх ногами. – Но, малютка Фабала, я не знаю такой алфавит. Это чужой язык. А ты его понимаешь?

– Ну, иногда мне кажется, что да, но эта способность мимолётна, – ответила Ведьма. – Я не знаю, в чём дело: в моих глазах или в выходках самой рукописи.

– У тебя всегда были зоркие глаза, – заверил отец. – Даже в раннем детстве ты могла видеть то, чего не видел никто другой.

– Ха, – вынужденно усмехнулась она. – Не понимаю, о чём ты.

– У тебя было зеркало, которое по доброте душевной сделал для тебя Черепашье Сердце. Ты смотрела в него так, будто видела другие миры, другие времена.

– Скорее всего, я просто глядела на себя.

Однако они оба знали, что это неправда, и Фрекс впервые произнёс это вслух.

– Нет, на себя ты не смотрела, – возразил он. – Ты ненавидела своё отражение. Свою кожу, резкие черты, странные глаза.

– Откуда я научилась этой ненависти? – спросила она.

– Ты родилась с ней, – ответил он. – Это было проклятие. Ты родилась, чтобы стать проклятием моей жизни.

Отец похлопал Эльфабу по руке с ласковой отстранённостью, будто не придавал этим словам большого значения.

– Когда у тебя выпали твои жуткие молочные зубы, а на их месте выросли обычные, мы все немного расслабились. Но