На Литовской земле (СИ) - Сапожников Борис Владимирович

— Веселей шагай! — покрикивал на них Тодор Михеев, шедший вместе с выбранцами. — Выше головы! Смелого и старуха боится. И стрела мимо летит.

Как будто подтверждая его правоту татарская стрела прошила насквозь тулью его шляпы. Несмотря на любовь к Родине и показное литвинство Тодор продолжал одеваться в немецкое платье. Был он кальвинистом и вера не позволяла ему носить иное, по крайней мере, так он сам для себя считал. На ходу сняв шляпу, Тодор выдернул стрелу, переломил её и швырнул под ноги.

— Вот и вся татарская удаль! — выдал он первое, что пришло в голову.

Слышавшие его унтера и шагавшие рядом выбранцы рассмеялись не бог весть какой шутке. И приподнятое их настроение передалось остальным. Строй хоругвей как будто сам собой подровнялся, шагать все стали в ногу, сбивавшихся было уже не так много и они быстро исправлялись сами до того как до них добирались унтера.

— Они смеются! — выпалил скакавший рядом с Кан-Темуром Метин-бей, дальний родич его из младшей ветви Мансуров. — Клянусь Аллахом, неверные смеются нам в лицо!

— Так вскрой им горло, Метин, — отмахнулся Кан-Темир, который и без него отлично видел смех шагавших навстречу его чамбулам синих курток. — Залей кровью их синие куртки, чтобы не думали больше улыбаться, как увидят нас.

— Алла! Алла! Алла! — ястребом заклекотал Метин-бей, отчего Кан-Темир, не любивший пустых да ещё и преждевременных криков, скривился, будто от зубной боли. Однако отчаянный, лихой рубака даже не заметил этого. Он уже дождаться не мог, когда же пустит жалким неверным кровь. — Алла! Алла! Алла!

Крики и волчий вой татар пугали, однако унтеров выбранцы боялись больше врага, как и положено. Тем более что стрелы уже почти никто из татар не пускал, все взялись за сабли. Они уже пустили своих низкорослых, но резвых бахматов в галоп, чтобы обрушится на неровный строй лановых хоругвей.

— Стой! — скомандовал Тодор. — Фитиль пали!

У всех пищали были забиты ещё перед тем, как они выступили из стана. Теперь осталось только распалить фитили и дать залп. Но как же непросто сделать это, когда на тебя во все опор несётся масса страшной, завывающей по-волчьи, татарской конницы.

— Фитиль крепи! — командуют унтера, и руки выбранцов натренированные сотнями и сотнями повторений сами собой, без участия головы, проделывают привычные движения.

— Все разом! — снова командует Тодор. — Прикладывайся!

Три шеренги выбранцов прижимают к плечам приклады мушкетов, зажжённые фитили уже тлеют в жаргах-серпентинах. Все ждут следующей команды, и Тодор Михеев отдаёт приказ.

— Все разом! Полку крой! — И следом. — Па-али!

Сотни мушкетов выплёвывают в несущихся татар огонь и свинцовую смерть. Летят прочь из сёдел лихие всадники, что мгновение назад хотели одного — бить, рубить, убивать! Валятся, как подрубленные, кони, получившие свинцовую пилюлю с убойного даже для такого сильно создания, как лошадь, расстояния. Первая волна как будто захлёбывается, но за ней несётся следующая, и до того, как она захлестнёт не слишком стройные ряды лановой пехоты, никто не успеет перезарядить мушкет.

— Все разом! — выкрикнул надсаживая лужёную глотку Тодор Михеев. — Кругом! Бегом!

Выбранцы развернулись кто как смог, тут уже никто строя не держал, и кинулись прочь от налетающих сзади татар.

— Сумы! — орал Тодор, и ему вторили унтера. — Сумы отрывай! Рогульки! Чеснок! Сыпь! Сыпь! Сыпь!

Стоявшие в первых рядах, а теперь бежавшие последними, самые стойкие из выбранцов, отобранные лично Тодором Михеевым и его доверенными унтерами, открыли увесистые сумы со стальными рогульками, выданные им ещё до выступления. На землю за собой они швыряли их целыми пригоршнями, густо засевая её едва ли не прямо под копытами татарских коней.

Увлечённые погоней татары не заметили странных движений бегущих выбранцов, они уже готовы были рубить с седла, проламывать головы тяжёлыми дубинками. Раз нельзя брать ясырей, так хоть душу отвести в кровавой потехе. Что может быть милее для мужчины⁈

И тут лошади они начали спотыкаться. Животные кричали почти человеческими голосами, столько боли было в их криках, когда в неподкованные копыта их вонзались стальные острия рогулек. Всадники вылетали из сёдел, падали прямо под копыта коней. Многие скакуны не могли удержаться на ногах, и валились на землю, подминая под себя седоков, не успевших вовремя выдернуть из стремян ноги. Кое-кто успел-таки добраться до бегущих выбранцов, обагрил саблю кровью или вышиб кому-то мозги дубинкой, но таких было мало и они тоже находили свою судьбу. Бегущие выбранцы всё густо засеяли рогульками, проскочить мимо было невозможно.

— Стоять! — заорал Кан-Тимур, видя как споткнулся отменный жеребец Метин-бея, а сам его дальний родич полетел через конскую голову и распластался на земле. — Стоять всем! Прочь! Прочь! Уходим!

— Помоги! — прохрипел Метин-бей. — Спаси, Кан-Тимур! — Он тянул к нему руку. — Кровью Мансуров заклинаю, спаси!

— Хватайся за стремя, — кровь не водица, родича надо выручать. — Но коня сдерживать не буду.

— Век не забуду! — выпалил Метин-бей, подскакивая на ноги и цепляясь за стремя кантемирова коня. — Век не забуду!

Сам Кровавый меч, что не успел сегодня обагрить свою саблю, пустил скакуна галопом прочь. А за ним последовали чамбулы. Те, кто остался в седле и чьи кони, пускай у многих и охромевшие, ещё могли несли седоков.

Его величество едва зрительную трубу под ноги не швырнул, увидев как повернули татары.

— Проклятые трусы! — выпалил он. — Чего они испугались⁈ Выбранцов!

Лановые же хоругви, ещё минуту назад отступавшие в полном беспорядке, снова строились в ряды и готовились дать залп в спину отступавшим татарам.

— «Чеснок», ваше величество, — пояснил Ходкевич, который сразу понял, что случилось. — Бегущие выбранцы густо засеяли всю землю за собой «чесноком», и татары просто не сумели добраться до них. Смотрите, ваше величество, — указал он зрительной трубой на строящихся выбранцов, — они не делают ни шагу вперёд, чтобы и самим не напороться на рогульки.

Получить острый шип в ногу было одинаково неприятно и коню и человеку.

Тем временем выбранцы дали-таки залп в спину бегущим татарам, совсем расстроив их лаву, да так и остались стоять. Лишь откуда-то из лагеря обслуга потащила к их позиции испанские рогатки, да покатила несколько лёгкие пушчонок. Теперь взять их будет совсем непросто.

[1] Ясырь (тур. esir — узник войны, от араб. أسير‎ ['асӣр]) — пленные, которых захватывали турки и крымские татары во время набегов на украинские, русские, польские, валашские, молдавские земли, а также калмыки, ногайцы и башкиры во время набегов на оседлые поселения Поволжья, Урала и Сибири с XV — до середины XVIII века

[2] Бахмат — низкорослая татарская лошадь

[3] Магерка (пол. magierka от венг. magyar) — старинный русский, венгерский, беларуский и польский головной убор, валяная белая шапка (еломок, шеломок, тулейка), тулья без полей

Я больше не глядел на фланг, где встали, обтыкавшись для верности испанскими рогатками выбранцы. Сейчас от них ничего не зависит, они сделали ровно то, что должны были, за что честь им и хвала. Победим, я снова проедусь перед их строем, поблагодарю всех. Надо бы ещё имена погибших узнать, когда назову их перед строем, это произведёт впечатление на оставшихся в живых. Трюк простой, тем более что погибших не так и много, очень уж быстро бежали от татар выбранцы, а люди чувствуют, что военачальник знает каждого едва ли не в лицо. Но об этом думать ещё рано — победить бы.

В центре дела наши шли не так чтобы хорошо. Ландскнехтов, переданных курфюрстом, я оставил в резерве, пока справлялись своими силами. Выбранцы с пиками, прижатые спиной в валам и шанцам, проявляли просто чудеса стойкости, бежать-то всё равно некуда. Мушкетёры прикрывали их с флангов, то и дело попадая под страшные, слитные залпы врага. После них на земле оставались лежать с десяток тел, если не больше. В ответ выбранцы с пищалями палили густо, но не так слитно, и жертв среди ландскнехтов было куда меньше. Иногда даже после того, как рассеивался дым, вражеские шеренги стояли, не потеряв никого. Не сказать, что это добавляло боевого духа нашим ополченцам, однако они держались.