На Литовской земле (СИ) - Сапожников Борис Владимирович

Залпы, тем временем, создали на поле боя настоящую пороховую завесу, и пехота спокойно отошла от наших позиций под прикрытие собственной артиллерии. И почти сразу после этого началась артиллерийская дуэль.

Пушки с обеих сторон палили несколько часов кряду, швыряясь во вражеские позиции тоннами ядер, обычных и пороховых. Разбивали орудия, убивали прислугу, разносили в щепу лафеты, так что длинные щепки убивали людей, стоявших порой довольно далеко от разбитой пушки. Однако все эти громы, по сути, ни к чему не привели. Враг не слишком ослабил нашу артиллерию, что мы ему доказали, когда началось новое наступление пехоты. Но и нам не удалось нанести серьёзного урона противнику, лагерь его располагался за пределами досягаемости наших пушек. Так что толку от всех этих громов в этот раз было немного. Наверное, после такой подготовки пехота охотнее идёт в атаку на вражеские позиции. Кажется, там — то есть у нас — ничего живого остаться просто не может. Но нет, что наши артиллеристы тут же и доказали.

Стоило только двинуться пехотным полкам, как по ним открыли столь же ураганный огонь. Ядра проделывали просеки в рядах наступающих пикинеров, казалось, после каждого залпа валится не меньше десятка пик. Наёмным мушкетёрам и выбранцам доставалось не меньше.

— Сосредоточить огонь на флангах, — велел я. — Задайте перцу выбранцам, пускай разбегутся прежде чем дадут свой залп.

Конные пахолики умчались к позициям пушкарей, и вскоре те навели орудия на фланги, обрушив на лановую пехоту коронной армии настоящий шквал огня. Ядра косили замедлившихся, словно им в лицо ветер вдруг подул, солдат. Ряды выбранцов и без того не особенно ровные, теперь и вовсе шатались, строй держать унтерам было всё сложнее. Да что там строй держать, просто удерживать выбранцов им становилось всё тяжелее. Вчерашние крестьяне, лишь недавно получившие из казны мушкет и мундир (о том, что снабжать ланового пехотинца должна община никто уже не вспоминал, однако деньги за всё потом с этой самой общины сдерут уж точно), их худо-бедно научили маршировать и стрелять вместе с остальными, и вот они уже на поле боя, а прилетающие неведомо откуда ядра убивают вчерашних товарищей, с кем быть может ещё этим утром они из одного котелка хлебали и вместе тянули тяжкую для простого крестьянина солдатскую лямку.

Выбранцы начали разбегаться после третьего залпа, прицельно ударившего по флангам коронной армии. Поначалу бежали одни-двое, унтера успевали перехватить кое-кого, вернуть в строй или попросту прикончить, чтобы другим неповадно было. Но вот кто-то уже унтеру всадил нож в спину, и рванул прочь, отшвырнув мушкет и срывая на бегу синий выбранецкий кафтан. За ним второй, третий, и ещё, ещё, ещё. Выбранцы бежали уже десятками и остановить это бегство было бы невозможно. Унтера понимали, и спешили присоединиться к бегущим, чтобы не получить нож в спину, хотя и бегство вместе с остальными от этого не уберегало. Никто из солдат не любит младших командиров, ведь именно они поддерживают порядок и дисциплину самыми простыми и доходчивыми способами. Чаще всего кулаком в зубы.

А вот наёмная пехота показала отменную стойкость, и двигалась вперёд, несмотря на обстрел. Более того, между ровными квадратами пикинерских построений катили небольшие пушки, полуфунтовки, наверное, из которых принялись обстреливать уже нашу пехоту. Враг всё ближе подходил к валам и шанцам, где стояли наши пушки, и держать своих людей позади уже не было возможности.

Я не очень хотел пускать пехоту в бой, выводить её из-за укреплений. Однако у врага слишком большое численное преимущество, да и выучка наёмных солдат куда лучше, поэтому в лагере отсидеться не получится, придётся воевать в поле. Иначе нас просто зажмут внутри, подтянут пушки потяжелее и разнесут все шанцы, после чего начнётся штурм, а этого я допустить не хотел бы. В жестокой рукопашной схватке внутри разбитых укреплений у более опытных и стойких ландскнехтов коронного войска куда больше шансов против нашей армии. Поэтому придётся рисковать и выводить пехоту в поле. Под прикрытием пушек, обтыкавшись со все сторон испанскими рогатками, они будут чувствовать себе намного уверенней. Тем более что в наших шанцах и окопах имеется парочка весьма неприятных сюрпризов.

Король был в ярости. Он терпеть не мог, когда солдаты бегут с поля боя. Тем более когда они бегут, даже не дойдя до противника. Пускай это всего лишь выбранцы, ополчение, жалкая пародия на настоящих солдат, кое-как натренированная обращению с мушкетами. Стойкости от лановой пехоты никто и не ждал, рассчитывали на один залп, не больше. Однако они побежали намного раньше, отчего его величество пришёл в настоящую ярость.

— Придётся возродить среди выбранецкой пехоты, — заявил он, — древний римский обычай. Decimatio. Пускай каждый десятый из выживших будет казнён, тогда они будут знать, что их ждёт за бегство к поле боя. Девятеро других забьют их палками!

Александр Ходкевич решил не возражать королю, понимал, сейчас говорить что-либо бесполезно. Сигизмунд в ярости и вполне способен прямо тут же распорядиться о казни каждого десятого из вернувшихся в лагерь выбранцов. Учини король подобную расправу, и больше не вернётся никто из нестойкой, но всё же необходимой на поле боя пехоты. На наёмников у его величества денег уже катастрофически не хватает.

— Поглядите лучше на мятежную пехоту, ваше величество, — предложил ему гетман польный, указывая на неровный строй вражеского войска, выходящего из лагеря навстречу оставшимся на поле ландскнехтам.

— Они что же, вооружили пиками выбранцов? — удивился король, рассматривая врага в зрительную трубу.

— Весьма интересное решение, — кивнул Ходкевич, — вот только они не выстоят против ландскнехтов. И даже рогатки не помогут — пики у немцев попросту длиннее.

Пехотные хоругви медленно, но верно сошлись. Полевые пушки продолжали стрелять, однако били уже прицельно по наступающим солдатам коронного войска и выходящим ещё из лагеря последним мятежным выбранцам. Ядра уже не могли нанести серьёзного урона, однако после каждого удачного попадания движение строя замедлялось. В центре же шла жестокая рукопашная схватка. Ломались длинные пики, в дело шли шпаги, сабли и просто ножи. Люди отчаянно и жестоко резались друг с другом, позабыв на время обо всём человеческом, став подобными диким зверям. Катались по земле, лупили друг друга кулаками, шлемами, втыкали пальцы в глаза, рвали рты, выбивая зубы, выдирали целые клочья волос. Ни о какой правильно войне уже речи не шло, оба строя смялись, колыхались подобно морским волнам, и пока ни одной стороне удавалось взять верх. Что бы ни думали о нестойкости выбранцов король с Александром Ходкевичем, в этой безумной рукопашной схватке они показали себя в самой лучшей стороны, сдерживая натиск врага.

— Их можно обойти с фланга, — заявил король, указывая зрительной трубой на оставшееся ровным пространство. — Там мятежники не успели перерыть землю, как кроты, и есть где развернуться нашей кавалерии. Пошлите туда гусарскую хоругвь, пан гетман, и мы разобьём бунтовщиков ещё до полудня.

Ходкевич и сам видел эту полосу ровной земли, вот только она просто кричала о западне, рассчитанной именно на конницу. Ведь только кавалерия всегда была главной силой польского войска.

— Мятежники могли не успеть перерыть эту полосу земли, — кивнул гетман, — но лишь потому, что густо засеяли её «чесноком».[1]

— Отправьте туда татар, — отмахнулся король, — пускай проверят. Если всё чисто, то можно будет кинуть гусар во фланг мятежникам.

Весьма довольный своим решением король снова приник к зрительной трубе. Ходкевич и хотел бы пропустить слова его величества мимо ушей, но не мог — это был прямой приказ. Да и в сущности не такой уж глупый. Пускай лёгкая кавалерия, которая может попросту уйти из любой засады, проверит этот участок ровной земли. Даже если там и ждёт неприятный сюрпризец от этого, как говорят, гораздого на них московского князя, однако рискнуть татарами совсем не то, что рисковать панцирниками или тем более гусарскими хоругвями. На самом деле Ходкевич предпочёл бы отправить туда всадников посполитого рушения, хоть какой-то от них будет толк, однако те давно объявили конфедерацию по причине невыплаты жалования, и вряд ли выполнят даже королевский приказ. Дураков среди них не было. Были ещё дубенские конфедераты, вот только после гибели старого полковника Станкевича в их рядах не было единства, да и пыл его мало кто разделял. Они теперь мало отличались от остальных ополченцев-шляхтичей, разве что денег не требовали в память о старом полковнике, который всегда призывал их драться во искупления тяжкого греха князя Острожского, павшего и на их плечи. И всё равно, прямиком в открытую ловушку послать их теперь уж точно не выйдет. А значит, придётся иметь дело с татарами, а это гетман польный не особенно любил.