На Литовской земле (СИ) - Сапожников Борис Владимирович

Курфюрст Иоганн сжал кулаки так, что костяшки пальцев побелели, однако возразить ему было нечего.

— Нужно умнее поступить, — предложил я, вспомнив уловку князя Дмитрия в Московском побоище. Политика такое дело, где учиться приходится у отпетых негодяев вроде царёва брата. — Наберите ландскнехтов и приведите их в Пруссию для защиты королевских земель. А уж как использовать наёмных солдат, вы знаете не хуже моего, брат мой.

— Но поверит ли мне наш брат Сигизмунд? — с сомнением и иронией в голосе, которую очень хорошо было слышно, когда он назвал короля польского нашим третьим братом, поинтересовался курфюрст Иоганн.

— А вот в этом я могу вам помочь, — усмехнулся я, и не поворачивая головы, бросил стоявшему как обычно справа от моего кресла командиру наёмников. — Капитан Аламар, арестуйте курфюрста и проводите его в выделенные ему покои. Не выпускать оттуда без моего приказа.

— Это — произвол! — выкрикнул тот, когда пара крепких ландскнехтов взяли его под руки повели прочь. — Произвол и насилие!

Под истошные крики курфюрста едва ли не волоком вытащили из большой залы виленской ратуши.

— Вы только что нажили себе смертельного врага, Михаил Васильич, — покачал головой Сапега. — Курфюрст самолюбив и не спустит вам такого оскорбления его личности.

— Он достаточно умный человек, — ответил я, — и когда пройдёт первый гнев, я сам с ним побеседую. Он всё поймёт.

Ну а пока мы возвращались к более насущным делам.

И если в военных вопросах все полагались на моё мнение и гетмана Ходкевича, а также в меньшей степени на Януша Радзивилла, который тоже имел кое-какой опыт, то в делах мирных порой споры шли жарче некуда. И главным вопросом был, конечно, принимать ли иные кандидатуры на выборы великого князя Литовского или же ограничиться мной одним. С одной стороны безальтернативные выборы не оставляли мне никаких шансов проиграть, если уж сейм соберётся, с другой же порождали множество проблем в виде обиженных родовитых господ вроде тех же Вишневецких, права которых на литовский престол были куда более обоснованными нежели мои. Вот только позволь мы выдвигать таких кандидатов, и завтра же в Вильно может заявиться кто-нибудь из тех самых Вишневецких или их ближайших родичей князей Збаражских, или вовсе Воронецких с Порыцкими, которые вели свой род от Корыбута Ольгердовича и были Гедиминовичами по прямой, а не женской, как я, линии. Конечно, на сейме это будет играть далеко не первую роль, однако аргумент против меня довольно весомый, ничего не скажешь. Кровь — не водица.

— Нельзя допускать на выборы тех, кто запятнал себя действиями против Литвы, — решительно заявил Януш Радзивилл. — Этим мы закроем дорогу Вишневецким.

— Лишь Константину, — возразил Ходкевич, — а Михаил ничем себя перед Литвой не запятнал.

— Тот лишь в сторону Валахии с Трансильванией смотрит, — отмахнулся князь Януш, — ему до Литвы и дела нет. Но есть ещё Вишневецкие, — добавил он. — Адам, который на сестре вашей, гетман, женат. Вот он уж точно может, прямо как курфюрст Иоганн к нам заявиться. Этак по-родственному.

Сыгравший не последнюю роль в деле с первым самозванцем Адам Вишневецкий, как и родственник его Михаил, ввязался в авантюру со вторым и даже был у того великим конюшим, покуда не вернулся домой от греха подальше. Вот только его вражда с Русским царством, длившаяся со времён царя Бориса, никакого отношения к Литве не имела, и значит он вполне мог претендовать на титул великого князя Литовского.

— Он самый серьёзный противник ваш, Михаил Васильич, — признал Сапега, — борьба с ним будет очень сложной. Адам Вишневецкий богатый магнат, и может купить себе много голосов. Его стоило бы переманить на нашу сторону, — осторожно заметил он.

— Я не стану якшаться с теми, кто за второго вора стоял, — покачал головой я, — и о том всем говорил прежде. Да и поздно уже, пан Лев, когда земли Вишневецких разоряют лисовчики и охотники из Литвы, да ещё и казаки вот-вот восстанут, если это, конечно, случится. Нет, пан Лев, Вишневецкие нам уже только враги, никак их в наш стан не перетянуть, даже если бы я хотел это сделать. А я, повторюсь снова, делать этого не желаю и не стану.

— Братья Збаражские вряд ли приедут, — заметил Острожский. — Они прочно с Короной повязаны и о литовской своей крови позабыли давно. Старший, наверное, уже каштелянство в Кракове получил. Он ведь давно хотел эту должность для себя и интриговал против меня в Варшаве. Другие же слишком мелкие птицы, чтобы на титул великого князя претендовать, не пойдёт за ними никто, и денег у всех этих Воронецких с Порыцкими не хватит, чтобы с нами потягаться.

— И как вы предлагаете бороться с Вишневецким? — поинтересовался у него я. — Одного мы на поле боя разбили, с другим так не получится.

— Он опаснее своего кузена, — заметил Сапега, — пускай и происходит из младшей ветви рода. Как видите, он не поспешил в Варшаву, решил, видимо, что и Константина королю довольно будет. Если сможет тот успеха добиться, так честь всему роду, а коли лоб расшибёт, как оно и вышло, так можно и на другой стороны сыграть.

— Весьма ценное замечание, пан канцлер, — кивнул я, — но оно нам никак не помогает.

— Тут только на Сагайдачного надеяться, — развёл руками тот. — Ежели вспыхнут владения Вишневецких в Малопольше, ему станет не до великокняжеской короны.

— На это надеяться не стоит, — развёл руками Ходкевич. — Черкасы, конечно, народ буйный и склонный бунтовать, однако и ненадёжный вместе с тем. Что на уме у того же Сагайдачного, никто не предскажет. Он может выслушать наших людей, а после головы их в Варшаву отправить, чтобы снова стать гетманом с позволения польского короля.

— До сих пор, — поддержал его Януш Радзивилл, — никаких вестей о бунте в черкасских землях нет.

Новости оттуда мы получали регулярно. Их несли казаки, решившие вступить в наше войско. Таких было не так чтобы много, однако тонкий ручеёк с тех земель не пересыхал никогда. Благодаря ему мы хотя и с известным опозданием, но были в курсе того, что творится на юго-восточной окраине Польского королевства.

— Раз на это надежды пока нет, — кивнул я, — либо она призрачна, то вопрос мой так и остался без ответа.

— Это будет битва политическая, Михаил Васильич, — развёл руками Сапега. — Такого в Московском царстве быть не может, там давно уже заведён порядок такой, что всякий борется за место поближе к царю. У нас же всё совсем иначе, как у romani[1] заведено, и ведётся часто борьба меж равными за то, кто станет среди них первым. Помните, Михаил Васильич, кровь Гедемина не даёт Вишневецкому никаких преимуществ перед вами. И права ваши на литовский великокняжеский стол точно такие же как у него. Давно уже не по крови, но по силе человека и его союзников счёт на сеймах идёт.

— А кто из магнатов литовских может выступить в его поддержку? — поинтересовался я, и тут же все взгляды упёрлись в Ходкевича.

К чести гетмана он выдержал их, не моргнув глазом, а потянув приличествующую паузу, ответил мне и сразу всем присутствующим.

— Пускай Адам Вишневецкий и женат на моей сестре, — произнёс он, — для меня это ничего не значит. Я отправил свою булаву Жигимонту Польскому и снова приму её лишь из рук великого князя литовского, выбранного сеймом, а не отправленного к нам из Варшавы.

— Так ведь Адам Вишневецкий, — возразил я, — может и свою игру вести, пожелав лично возглавить наше дело и приняв на себя великокняжеский венец.

— Род его разделён меж Польшей и Литвою, — тут же нашёлся Ходкевич, — и нет ему веры.

— Как и ваш, пан Ян Кароль, — глянул ему прямо в глаза Януш Радзивилл. — Ведь родной брат ваш, Александр, нынче отчаянно борется в Варшаве за королевское внимание, возжаждав получить булаву польного гетмана. Люди его, покинувшие вместе с ним Литву, на каждом углу в Варшаве кричат, что Александр-де разобьёт нас и вернёт Литву в материнское лоно Речи Посполитой. А вас, пан Ян Кароль, притащит королю на аркане вместе с нами всеми и бросит к подножию трона для суда.