Я еще Скелет? Не прикалывайтесь! Книга II - Паркер Прах

Зеленая кожа Гольдштейна налилась багрянцем. Он сжал кулаки так сильно, что костяшки побелели.

— Услугу⁈ Ты разорил меня! Ты должен был сидеть в своем домишке и клепать костяных уродцев, чтобы отработать долг! Но ты полез не в свое дело! Снова!

Наконец. Ключевая информация. Я заставил голема сделать паузу, словно обдумывая услышанное, а затем задал нарочный вопрос:

— Долг… Так вот в чем дело. Все это не из-за склада и не из-за бандитов. Все это из-за денег, которые ты когда-то одолжил мне. Я и забыл. Сколько же я тебе должен, Исаак, что ты готов был поставить на кон весь город, лишь бы добраться до меня?

Гольдштейн задыхался от ярости. Его массивная грудь вздымалась, как кузнечные мехи, а изо рта вырывались хрипящие звуки. Он понял — противник не просто не боится, он издевается над ним, выставляя напоказ все его грязные мотивы.

Головорезы, стоявшие в кольце, переглядывались между собой. В их глазах уверенность сменялась сомнением. Всемогущий босс, внушавший им трепет, вдруг предстал мелким, истеричным кредитором, которого прямо на их глазах обводят вокруг пальца. Некоторые незаметно ослабили хватку на арбалетах, другие нервно переминались с ноги на ногу.

Гольдштейн терял лицо на глазах собственных людей, и это было неплохо и весьма перспективно. А ещё я получил подтверждение кое-каких своих догадок о его мотивах. Оставалось довести спектакль до логического завершения.

Голем не был просто неподвижной мишенью для арбалетов и магов. Под моим дистанционным управлением он начал едва заметно перемещаться по двору. Медленный поворот головы — словно осматривал окружение. Осторожный шаг в сторону — будто оценивал пути отхода. Ещё один шаг, почти незаметный — как если бы пытался найти более удобную позицию.

Каждое движение было выверено и выглядело абсолютно естественно. Бойцы Гольдштейна инстинктивно поворачивали арбалеты, следуя за перемещениями пленника, но не видели прямой угрозы. Это же был покорный маг, принявший поражение. Что плохого в том, что он слегка переминается с ноги на ногу?

Гольдштейн, доведённый до белого каления собственной яростью, не замечал происходящего. Он был слишком поглощён желанием выплеснуть накопившуюся ненависть, унизить своего давнего врага в ответ на все перенесённые унижения. Орк делал шаг за шагом навстречу голему, тыкая в его сторону толстым зелёным пальцем.

— Ты думал, что ты неуязвим? — рычал ростовщик, его голос срывался от эмоций. — Что твоя магия защитит тебя от всего? А теперь ползаешь перед теми, кого презирал!

Ещё шаг. Ещё один. Расстояние между ним и големом неуклонно сокращалось.

— Я сотру тебя в порошок! Превращу в пыль! Ты заплатишь за каждую потерянную мной монету, за всё пережитое унижение!

Гольдштейн размахивал руками, его массивная фигура тряслась от ярости. Он был настолько поглощён собственными эмоциями, что перестал контролировать дистанцию.

В какой-то момент между ними оказалось всего несколько метров. Голем замер, словно внезапно осознав опасность близости разъярённого орка. Диалог прекратился и на руинах воцарилась звенящая тишина, нарушаемая лишь тяжёлым дыханием Гольдштейна.

Орк наконец заметил, как близко подошёл к своему пленнику. Инстинкт самосохранения пробудился даже сквозь пелену ярости. Он инстинктивно отшатнулся назад, внезапно осознав, что стоит на расстоянии вытянутой руки от одного из самых опасных магов города.

— Взять его! — закричал он запоздало, его голос эхом отразился от древних стен. — Немедленно!

Но подконтрольный мне голем не ждал, пока арбалетчики среагируют на команду. Он не атаковал заклинаниями, не выставлял защитные барьеры, не пытался телепортироваться. Вместо этого он просто выполнил свою единственную, запрограммированную функцию.

Контейнер в его грудной клетке, который я просил установить у Элары. Он активировался.

То, что произошло дальше, нельзя было назвать простым взрывом, ведь это была цепная реакция чудовищной мощи. Вся энергия, накопленная в искусственном теле голема за время его существования, вся магическая сила, которую Элара вложила в создание идеальной копии, плюс десятки энергетических кристаллов, сжатых в пыль и спрессованных в компактный заряд — всё это высвободилось одновременно.

В моём командном центре, за долю секунды до детонации, экраны контроля начали мигать красными предупреждениями. Связь с големом затрещала помехами, изображение исказилось цветными полосами.

Я успел увидеть, как расширяются глаза Гольдштейна в последний момент осознания происходящего. Затем экран погас.

Звук дошёл до нас через несколько секунд — глухой, низкочастотный гул, который, казалось, исходил из самых недр земли. Пол под ногами завибрировал, с потолка посыпалась пыль. Этот протяжный рёв искажённого расстоянием взрыва говорил о том, что мощность детонации превзошла даже мои расчёты.

Я отстранился от погасшего экрана управления. Результат меня не интересовал — выжил Гольдштейн или нет, было вторично. Главной целью было послать ясное сообщение всем, кто посмеет угрожать мне или моим интересам. Цена такой угрозы будет катастрофической. В итоге, план сработал еще лучше, чем даже задумывался.

* * *

Больничная палата в трущобах разительно отличалась от роскошных лечебниц верхних ярусов города. Стены из грубо обтёсанного камня покрывали трещины, а потолок местами протекал, оставляя бурые пятна на побелке. Сеть передавала мне информацию о химических маркерах в воздухе — смесь дешёвых антисептиков, крови и сырости. В центре помещения стояла простая железная койка с продавленным матрасом, на которой покоился Скрежет.

Его хитиновый панцирь был покрыт сетью трещин, несколько сегментов тела перевязаны грубыми, но чистыми бинтами. Судя по качеству повязок, местные лекари знали своё дело, хоть и работали с ограниченными ресурсами. Глаза гигантской сороконожки светились прежним острым разумом. Рядом с койкой, на шатком деревянном стуле, сидела Фенрис — её рыжие уши нервно подрагивали, а хвост обвился вокруг ножки сиденья.

Когда я вошёл, она вскочила так резко, что стул опрокинулся с глухим стуком о каменный пол.

— Костяшечка! — выдохнула она, и в её голосе смешались облегчение и восхищение. — Мы слышали взрывы… видели зарево над городом…

Скрежет приподнял свою массивную голову, его многочисленные лапки слабо поскребли по полу.

«Рад видеть тебя в рабочем состоянии», — телепатически обратился я к нему. — «Твоё самовольное освобождение внесло в план приятные коррективы».

Из горла сороконожки вырвался звук, отдалённо напоминающий смех — низкий рокочущий гул, от которого вибрировали ближайшие предметы.

— Я слышал, ты устроил в городе небольшой фейерверк, — прохрипел он, его голос звучал слабее обычного, но в нём читалась прежняя ирония. — Мои люди докладывали с места событий. Говорят, Гольдштейна доставили в больницу полуглухим и ослеплённым.

Скрежет попытался повернуться ко мне всем телом, но болезненно поморщился и остался лежать.

— Половина его охраны перебила друг друга в панике, когда начался хаос.