Последний Герой. Том 8 (СИ) - Дамиров Рафаэль

— Что — батю своего? — мягко, но настойчиво спросил настоятель.

— Я его… в дом престарелых сдал, — проговорил Михалыч, едва слышно. — Ну… короче, избавился.

В трапезной повисла тягостная пауза. Отец Арсений не упрекнул. Он лишь тихо, по-отечески, спросил:

— И что ты чувствуешь?

— Ну он… он такой был, — запнулся Михалыч. — Бил меня в детстве, понимаешь… Я подумал, что так лучше, что ему там и уход, и общение. Но говорят, он от тоски помер. Говорят, тосковал по дому. Вот и всё. А у меня жилплощадь освободилась.

— И это тебя гложет? — тихо спросил батюшка.

— Да, — выдавил из себя Михалыч. — Я, вроде как, отомстил, да… а что-то нехорошо у меня в душе.

Отец Арсений посмотрел на него с сочувствием:

— Сын мой, покаяние — это не оправдание и не забвение. Это признание и попытка исправить. Ты сказал мне правду, и это уже шаг. Мы можем помолиться, попросить прощения, и, если надо, помочь делом. Главное — не прятать это в себе, не держать в сердце. Господь слышит тех, кто открывается.

Михалыч сгорбился, глаза его стали влажными, голос дрожал:

— Я не знаю, как… я не знаю, что делать теперь.

— Начнём с малого, — мягко сказал батюшка. — С молитвы, с просьбы о прощении. Знай — ты не один. Грех великий ты совершил. Нарушил заповедь Господню: «Почитай отца твоего и матерь твою». Покайся, попроси прощения у Господа.

— Как это — проси? — вдруг вспылил Михалыч. — Ничего я не буду просить! Никогда, слышишь, никогда и ни у кого не просил! Мой батя сам виноват. Всю жизнь меня хворостиной лупил! Или, скажешь, это любовь родительская? Да тьфу, пошёл он… да пошли вы все! — Михалыч вскочил, зыркнул зло. — Ещё сижу, дурак, уши развесил, поверил, что легче станет. Ага, как же… легче только, если выпить и закусить! Вот настоящий бальзам для души, — он пощёлкал пальцем по горлу. — А остальное — всё фуфло!

— Не говори так, — строго сверкнул глазами отец Арсений. — Это бесы через тебя говорят. Не злись. Покаяться не хочешь — ладно. Созреть для этого надо. Вижу не созрел, не осознал.

— Ага, как же… Разбежался я — зреть, — буркнул Михалыч, делая шаг прочь из-за стола. — Аривидерчи, пишите письма.

Он развернулся и зашагал прочь.

— Погоди, ты куда? — окликнул его Арсений и пошёл за ним. — Ну, не хочешь каяться — ладно. Вижу, душа твоя ещё не готова. Но давай хотя бы накормлю тебя.

При слове «накормлю» Михалыч остановился:

— А есть что пожрать-то? Ты ж говоришь, закрыто на ночь.

— Есть, — спокойно ответил отец Арсений.

— А ты не будешь уговаривать меня каяться?

— Не буду, — улыбнулся батюшка.

— Ну ладно, давай! Слушай, а может, и переночевать где найдётся? А то я, знаешь, со своей поругался. Из дома ушёл и думаю — где теперь? На вокзале, что ли, кантоваться… Так оттуда гоняют…

— Найдём, где переночевать, — кивнул Арсений. — У нас домик как раз освободился. Послушник Тихон покинул нас.

— О, спасибо. Это вот дело. Оно, может, и правда… И это… извини, батюшка, если чего наговорил. Я так, в сердцах. Душа не на месте, поругался со своей, а всё дело-то — ерунда же. Хотел выпить маленько, а она вспылила, ну и я тоже, слово за слово. Ну, житейское всё…

Михалыч дёрнул плечами, не зная, как выразить свою досаду. Отец Арсений положил руку ему на плечо и тихо сказал:

— На то мы и люди, сын мой, чтоб оступаться. Не ангелы ведь, а живые. Главное — уметь вовремя остановиться и не копить зло в сердце.

Вместе они снова пошли к храму.

Глава 17

Машину я припарковал так, чтобы был обзор на территорию храма. Встал на возвышенности — храм Камнегорска на окраине, дальше шёл лесок, где я и притаился. Ночь лунная. Территорию мне прекрасно видно, а машину и меня скрывали развесистые лапы сосен.

Жду… И вот, наконец, во дворе, на территории, я заметил человеческую фигуру, спешащую к хозяйственным постройкам. Глянул на часы — три часа ночи. Несомненно, это он. Я выскочил из машины и, стараясь не шуметь, рванул к территории храма. Недалеко, примерно метров сто. За полминуты я добрался, перемахнул через забор там, где заранее приметил удобный приступок.

И вот я за спиной этого человека. Он меня не видит, ветер шуршит в кронах, создавая звуковой фон — мне на руку. Крадусь за темной фигурой. Вот он подходит к домику, где жил Тихон. Я жду, пока он войдёт внутрь, а после делаю короткий, максимально быстрый рывок. Уже стою на низком крылечке того же домика, дверь плотно прикрыта. Осторожно приоткрываю её, заглядываю — в темноте мужчина в спортивном костюме подходит к кровати у стены. В ворохе одеял угадываются очертания человеческого тела.

Убийца осторожно, чтобы не скрипеть половицами, подходит к кровати и резко бьет ножом сквозь одеяло лежащего там. Раз, второй, третий, четвертый — и лишь на пятый его рука замирает.

Он недоуменно останавливается, смотрит на ворох одеял, тянется к нему, сдергивает покров, а там вместо Михалыча лежит свернутый ватный матрас, теперь весь продырявленный ударами ножа.

Щелк!

Я дотягиваюсь до выключателя, батюшка вздрагивает, резко разворачивается, ошалело глядя на меня и на ствол моего пистолета, направленный ему прямо в грудь.

— Сюрприз. Бросай нож.

Арсений зло и ошалело смотрит на меня, ничего не понимая.

И в это время распахиваются створки шкафа, стоящего у кровати, и из недр вываливается Михалыч.

— Ах ты тварь, сука! — в руке его зажат тяжелый бронзовый канделябр-семисвечник, он бьет Арсения по голове с размаху, со всей силы.

Он видел через щелку, как тот приходил его убивать, и явно был возмущен. А я на этот праведный гнев не рассчитывал.

Потому что чётко сказал ему — как только удастся остаться на ночевку, сразу делать ноги, уходить, а он вон, что — решил самодеятельностью заняться. В шкафу спрятался, не послушал меня. Эх!

И вот тяжелая бронзовая штуковина летит прямо Арсению в темечко. Еще мгновение — и череп его будет разбит. Тогда больше у него ничего не спросишь.

Но нет. Арсений среагировал быстро, мгновенно увернулся от удара, и рука Михалыча с канделябром провалилась в пустоту.

Тот чертыхнулся, он не успел даже удивиться, как Арсений ударил его ножом в бок. Он охнул, а Арсений ловко схватил его за шею, притянул к себе, прикрываясь им от моего пистолета. Приставил острие ножа к шее заложника.

— Брось пистолет! — прохрипел он, в его глазах сверкал ледяной гнев. — Или я его убью! Быстро! Ну!

Михалыч застонал, из раны в боку сочилась кровь.

Две секунды на раздумье. Убьет ли батюшка заложника? Думаю, да. Терять ему нечего. Да и не батюшка это вовсе. Сан он, конечно, имеет, но повадки у него не просто мирские, а боевые. В душе он монстр, убийца. За плечами у него две чеченские войны. Кадровый офицер каким-то боком примазался на гражданке к церкви. По убеждению или нет, не знаю, но то, что он творил — это уже чистой воды криминал.

И ведь я разом взял бы его, если бы не Михалыч. Все шло как по маслу, пока тот не полез со своей самодеятельностью.

План был хорош. Он пришел, пожалился, что сдал отца в дом престарелых, хотя сам вырос в детдоме и отца никогда не видел. И, видно, вышло правдоподобно, Арсений поверил ему.

Почему же не ушел? Почему полез? Нужно срочно придумать, как выкручиваться дальше из этой ситуации.

— Бросай, — уже нервно рявкнул Арсений и надавил ножом сильнее. Острие впилось в кожу, тонкая струйка крови потекла ещё и под воротник Михалыча.

— Все, все, бросаю, — как можно спокойней проговорил я и опустил ствол.

— Кинь его мне!

— Тебе все равно не уйти. Храм окружен, по территории стоят наши люди, — я старался говорить как можно тверже. — Сопротивление только усугубит твое положение, ты должен сдаться.

Я наклонился и швырнул пистолет по полу. Катнул его так, чтобы он пролетел мимо Арсения и закатился прямо за шкаф. Щель между полом и шкафом слишком узкая, чтобы просунуть туда руку. Шкаф тяжелый, громоздкий, в одиночку не отодвинешь, да ещё в тесноте келейки. Я швырнул пистолет, и он точно угодил в эту самую щель. Финт удался.