Не в этот раз (СИ) - Владимов Максим

— П-понял… только…

Мужик снова несмело привстал, и я надавил голосом:

— Что такое?

— На кассе же одна сидит…

— Так, отставить тогда… — я задумался. — Тогда одна — на все отделы, две на кассе, остальные — на колбасу!

— Так одна касса у нас, — уже чуть смелее возразил директор.

— Ничего страшного! Пусть одна деньги считает, вторая только чеки бьёт, всё быстрее! Бегом! И сразу назад!

Мужик кивнул, встал, боязливо обогнул меня и вывинтился в коридор. Там сразу же послышались его крики с ноткой истерики, а женские голоса — видимо, продавщицы — ему отвечали. И как бы не громче отвечали, будто это я на них давил! Но идти убеждать ещё и спаянный женский коллектив мне точно было не с руки.

Когда директор вернулся, я мотнул подбородком, указывая на его законное место за столом. Когда он сел, я наклонился и глядя прямо в глаза спросил:

— Завоз в зале весь?

Мужик сглотнул, попытался отвернуться, но не осмелился. Шмыгнул носом, вздохнул обречённо и еле слышно промямлил:

— Н-нет…

— Отлично. Тогда ты — здоровый взрослый мужик — сейчас пойдёшь и вынесешь всю колбасу продавцам. Будешь подавать патроны, так сказать, ну, или снаряды, если учитывать визуальное сходство. Понял?

Директор кивнул и начал вставать, но я ткнул пальцем ему куда-то в лацкан пиджака, отчего мужика явственно перекосило:

— Ещё один момент. Меня тут не было. Ты никого не видел, ни с кем не разговаривал. Ясно? — и когда тот моргнул враз обессмыслившимися глазами, я резко развернулся и вышел.

За дверью чёрного хода, которую уже кто-то успел запереть на задвижку, топтался кругленький уютный пузан ростом метр в прыжке. На голове посетитель имел шапку из нутрии, и такой же воротник на пальто. Откровенно и очевидно небедный товарищ, но в лицо не узнаю, значит, можно надеяться, что в узкий круг первых лиц города не входит. Совсем рядом, буквально багажником к ступенькам, стояла машина — Жигули, модель не разобрал по темноте.

— Ну наконец-то! Что там у вас… — начал было он, но я не стал его слушать, а просто качественно толкнул в грудь двумя руками. Если б не автомобиль, пузан бы шлёпнулся, но и так мало ему не показалось.

— Что ты себе позволя…

— Пошёл вон.

Сделав десяток шагов к выходу со двора, я сообразил, что оставлять дела в таком состоянии негоже, резко, словно давешний «балетный», крутанулся на каблуке и в два прыжка вернулся к крыльцу. «Блатной» (или я неправильно употребляю термин?) уже успел воздвигнуться на ноги и неловко топтался возле машины, очевидно, не решаясь на какой-то конкретный выбор. Увидев такого страшного меня, несущегося к нему скачками, он снова сполз на землю и вжался спиной в крыло своих Жигулей. А я наклонился, выдохнул (во как парит — опять 15 в минус, что ли? Апрель называется!) и придавил Голосом:

— Поезжай домой. Ты никого не видел, ни с кем не разговаривал, — а вот это уже из чистого хулиганства: — а колбасу вообще терпеть не можешь! — и, уже никуда не торопясь, двинул обратно в магазин.

Мама встретила меня упрёком:

— Ну где ты ходишь⁈ Пропустим же!

Я скривился:

— Да какой пропустим? Тут час стоять ещё!

— И ничего не час, — заспорила она. — Не знаю, кто их надоумил, но там сейчас продавцов чуть ли не больше, чем покупателей — очередь летит прям!

И вот тут меня накрыло. А точно мне стоит сейчас торговать лицом перед витринами? На виду у всех? Директор-то — вон, таскает послушно! Халат где-то надыбал, чёрный, новенький! Небось, в шкафу держит, перед начальством прибедняться… Голова очереди идёт вдоль всего отдела, перед стеклянными невысокими витринами, спрятаться негде. И хоть продавцов там гораздо больше теперь, всё же продвигается она не бегом, чего бы мама ни говорила. Срисуют меня, как пить дать! Даже если дир и не скажет ничего, запросто запомнит, свяжет с мамой, растреплет кому-то про «гипнотизёра»… И что я тогда делать буду? Залёт, граждане дорогие, намечается!

— Мама. Мне надо уйти, — я с трудом вытолкнул непослушные слова и задержал дыхание — реакция непредсказуема!

— Ай, не выдумывай, — мама только отмахнулась. — Тут совсем недолго осталось, сам же сказал — час максимум.

— Неважно. Мне просто нельзя туда, понимаешь? Я тебе потом всё объясню.

Но мама, похоже, обиделась.

Тренировка запомнилась только тем, что на ней не было Кости. Да уж, весело: в первый раз за всё время такое. Страшно занят новым проектом? Куёт железо, пока горячо? Или со мной не хочет встречаться? Последнее, конечно, вряд ли: ну кто я такой, в самом деле? Будем считать, что собрание вышло успешным, и у новоявленного лидера «афганской секции парламента» теперь дел по горло.

Дома случился непростой разговор с мамой. Пришлось даже приоткрыть слегка карты — напел, что вломился на чёрный ход и шуганул блатных. Но могли запомнить… потому и ушёл, чтоб не рисковать. Мама вроде смягчилась, но не до конца.

— Я не буду есть колбасу, хорошо. Ешьте вы с папой, вам хватит? Тем более, что в этот раз торгаши расщедрились,тут всяко больше 400 граммов!

— Да, по 600 в руки давали, — эхом отозвалась мама.

— Вот и отлично. А вообще, тоже мне, нашли сакральный продукт! Набор, понимаешь, незаменимых аминокислот! Чего вы все за колбасу эту трясётесь так? Чего в ней хорошего-то, не пойму?

Обдумав сложившееся положение, мама обеспокоилась.

— Это ж совсем неприятно может быть. Давай меняться куртками обратно!

— Да ты что! Не выдумывай. Ну куда тебе мой милитари стайл?

— Чего? Стайл?

— Ну военный стиль. Бушлат.

— И ничего не военный, у геологов папа сменял.

— Неважно. Тебе она точно не подойдёт. Да и весна уже, скоро тёплое станет ненужным, а за лето забудется всё.

— Ага, весна, как же — минус 30 на той неделе обещают!

— А, верь им больше, — отмахнулся я. — Просто не буду в этот магазин ходить неделю-две, всего и делов. Да и я с директором ругался же. Ты его вообще видела хоть раз?

— Нет, — серьёзно ответила мама, — я и не знала, что там директор, думала, женщина, как все продавщицы.

— Ну вот видишь! Обойдётся всё.

Слава богу, вроде перестала дуться.

— Да, слушай, там Виктор приехал, сказал, с ночевой. А Лена-то в Свердловске теперь, у них, небось, в холодильнике — шаром покати. Отнесёшь ему поесть?

Эт мы легко.

Мама дала мне с собой папин походный алюминиевый котелок, состоящий из трёх частей, одна сверху другой, цилиндром. Разобрав конструкцию, я притормозил, глядя на результат: в верхней-то тарелке был хлеб, а вот две нижние оказались одинаковыми, варёная картошка и котлета в каждой. Но когда дядя Витя положил на стол две вилки и поставил два стакана чая, сообразил: мама просто положила ужин сразу на двоих.

— Давай, садись, — сказал мой товарищ, — это вы здорово придумали, а то я весь день голодом сегодня…

Я хотел было сказать, что вообще-то перед тренировкой уже ужинал, и запросто могу уступить ему свою долю, но желудок всё решил за меня, издав неприлично громкий звук.

— Да всё, всё, — засмеялся дядя Витя, — едим уже!

За едой болтали ни о чём. Но в какой-то момент я, как-то неожиданно даже для себя самого, вдруг выдал, словно с трибуны:

— Дядя Витя, а вот скажите: если советский человек… оступился. Но понял, расплатился и встал на путь исправления. Желает быть полезным обществу и стать снова его частью. Может Партия такому человеку помочь?

Высказался, блин. Самому страшно!

Сразу же возникло трусоватое желание спустить вопрос на тормозах. Может, дядя Витя не обратит внимания, отмахнётся, как прочие? Но нет. Не в этот раз.

— Кого-то конкретного имеешь в виду? — тщательно выговаривая слова, медленно спросил дядя Витя.

— Да, — со вздохом признался я. — Есть тут один, воин-интернационалист…

— Точно! Помню! — он оживился, прищёлкнул пальцами азартно. — Фамилия ещё такая смешная.